– Всё остальное не так сложно выяснить, особенно когда у девушки такое примечательное имя. Так и будешь стоять на расстоянии, будто я прокажённый?
– А что, надо пасть к твоим ногам и бить поклоны?
У меня дурацкая привычка. Если что-то выбивает из колеи, я начинаю дерзить. Это защитный механизм во мне включается. За что я неоднократно получала «на орехи» от дядюшки и тётушки. У них в семье так не принято. Их дочери – образец вежливости и покорности. Одна я паршивая овца, хоть и родная кровь. Дядя Эльдар немало мне нотаций прочитал за четыре года.
– Не надо, – кивнул Ян на грязную лужу, – запачкаешься.
– А с замарашками идти рядом не к лицу, – понимающе цокнула языком.
– Вымокнешь и простудишься. У тебя, смотрю, и так характер ворчливый, что будет, если температура поднимется и горло заболит? Ты же съешь меня, не дашь сидеть у постели и держать тебя за руку.
– Зато буду немая, как рыба, – несло меня, как смятую бумажку, за холодным ветром.
– Будешь пузыри пускать? Зато глаза у тебя – провалиться можно. Я бы не хотел, чтобы ты вырыла мне яму.
Глаза – да. Глаза у меня не то чтобы красивые, но из всего набора, что выдал Боженька, с натяжкой можно поставить плюсик.
Он не сердился. Он был невероятно терпеливым и добрым. Доброта светилась во взгляде, отражалась в мягкой улыбке. Так не бывает. Я чувствовала Великий Подвох.
К тому же, он был Золотым Мальчиком. Уж что-что, а «цену» за четыре года жизни у Айдановых я научилась определять безошибочно.
Одежда не с распродажи. Причёска не из парикмахерской за углом. Небось квартира-машина в комплекте. То, что он отвёз нас на такси тем вечером, ни о чём не говорило. В его голосе звучала уверенность, когда он произносил: «Я отвезу вас». Ну, или на худой конец, он не нуждался в деньгах, не считал каждую копейку.
Он старше и опытнее – это я чувствовала каждой клеточкой своего нескладного тела. Не голодный студент, едва вышедший из детства и ещё не растерявший дурости.
– Сколько тебе лет? – спросила, уже не пытаясь его укусить. Кажется, бесполезно. К тому же, он так терпелив, что, наверное, ничто не может вывести его из себя, вырвать из равновесия, в котором ему невероятно комфортно – это ощущалось.
– Двадцать три, – махнул он ресницами. Эдакий застенчивый негодяй. Вряд ли врал. Но я не исключала и такого: некоторые лгут как дышат. Ян мог оказаться именно таким.
– Я думала, старше, – немного бестактно, но мне в кайф. Он всё же не девица на выданье и не молодящаяся тётка, которой год добавь – и оскорбишь.
Ян рассмеялся. Чистый такой, искренний смех. Заразительный. Я и не поняла, как у самой рот до ушей растянулся.
– Пойдём, – протянул он руку открытой ладонью вверх, – холодно. Тут неподалёку есть замечательное кафе. Пончики тают во рту и кофе – мечта поэта.
Мне вообще-то есть хотелось – до звёзд в глазах. При всей своей худобе жрала я, как лошадь, и почти всё время боролась с чувством голода. Клевать, как птичка, не мой формат.
Тётя Геля бесконечно фыркала, когда я садилась за стол, и поэтому мне приходилось хитрить: пробираться по вечерам на кухню, чтобы самым позорным образом делать набеги на холодильник. Именно поэтому я нередко попадала в передряги или становилась невольным свидетелем разговоров, не предназначенных для моих ушей.
– Ну, пончики так пончики, – тяжело вздохнула я и вложила руку в ладонь этого безупречного принца.
