– Да, это была моя идея, – совсем другим тоном произнес Меньшов, – возможно, выпивка и ведет к некоторому моральному разложению, но именно она делает мужчину мужчиной.
– Алкоголь кого угодно делает идиотом, а мужчиной мужчину делают не пагубные привычки, а ум, воспитанность и храбрость признаться в том, что он делает неправильный выбор. Нужно мужество, чтобы не идти на поводу у других, не стараться выставить себя крутым и всемогущим. Вы же все – спортсмены, довольно неплохие спортсмены, но ведете себя как свиньи. Ты быдло и глупый мальчишка, вот ты кто. Убирайся прочь из моей комнаты! Видеть тебя больше не хочу.
– Ты просто еще маленькая! Вырастешь – поймешь. – Грубо бросил Дэн, захлопывая за собой дверь.
Последние слова резанули, как нож по сердцу. Катерина была зла и измотана настолько, что забыла обо всех страхах и переживаниях, и провалилась в глубокий сон.
Ей снились пьяные друзья, которые падали с тумбочек, не в состоянии нормально передвигаться, Валентина Георгиевна, вытаскивающая из воды Гиреева, который начинал тонуть, не сделав и двух гребков, огромные бутылки виски, водящие хороводы вокруг Катерининой кровати и скандировавшие: «Пей! Пей! Пей!».
После ночных кошмаров нечего было ждать, что состояние улучшится. Только бы хорошо позавтракать, сходить в душ и нырнуть поскорее в прохладную воду бассейна. Не отдохнувшая за ночь, Катерина спустилась в столовую и обнаружила, что никто, кроме трех малышей и Голикова, еще не встал. Тучная повариха ворчала, накладывая неаппетитную кашу в тарелки, и переговаривалась с посудомойкой, не обращая внимания на детей, жадно поглощавших бутерброды с маслом и сыром.
– Никогда еще не встречала таких невоспитанных пловцов!
– Ась? – отзывалась Клава, выглядывая из маленького окошка подачи.
– Эти, что вчера приехали. Невоспитанные.
– Это да, – вздыхала Клава и снова исчезала в потемках.
– Один вчера прибежал в ночи. Я закрываю столовую, а он стоит в одних трусах и умоляет дать ему сосиску в тесте.
– Ась?
– Ужас просто! Тоже выдумал! Сосиску в тесте ему среди ночи подавай. Да еще жалобно так просит, как оборванец какой африканский! Худенький, маленький, дай, говорит, тетечка, булку. Да даже если б у меня остались, я ж и дверь уже закрыла, и вообще – получила бы нагоняй с утра.
– Ужас.
– А что они устроили потом!
– И не говори, – поддакнула Клава, выглядывая из своей коморки.
– Да ты-то что об этом знаешь! Упорхнула на свидание, и ищи-свищи. А я до утра ворочалась, такой кутеж шалопаи устроили.
Катерина забрала свою порцию овсянки и, потупившись, прошла к столику, стоявшему дальше всех от раздачи. Девочка принялась усердно жевать яблоко, надеясь хрустом заглушить долетавшие обрывки фраз, но повариха не стеснялась говорить громко, чтобы всем было слышно, что она думает о ночных безобразиях.
– Думаю, они что-то пили. Я же этажом ниже живу, так-то мне все и слышно было! Ух, нажалуюсь тренерше ихней, чтобы не ездили больше сюда, негодники. Проснулась с мигренью.
– Мигрень – злая штука, – согласилась Клава.
Женщины забыли о ночных происшествиях и принялись обсуждать болезни, свалившиеся на них с возрастом, а Катерина сердито разглядывала серую овсяную кашу, которую ей предстояло съесть, и пыталась отогнать прочь тревожные мысли. Вдруг они и впрямь нажалуются Валентине Георгиевне? Ведь в таком случае всех мальчишек могут не допустить к соревнованиям. Тренерша донесет сведения до родителей, выгонит их из группы. А что, если и Катерину заподозрят в причастности?
