— Ты чья?
Он улыбается, цепляет верёвку за подвес,
на мгновение прижимается ко мне сильным телом, а потом тянет за верёвку,
фиксирует за крюк на полу. Вздёрнутая за одну ногу, я повисаю вниз головой,
волосы свободно болтаются вниз, открывая моё красное лицо. Обвязки
подчёркивают грудь и гениталии, в них вскипает дикая жадность до прикосновений.
Пожалуйста.
Егор подходит, собирает в пучок волосы
на затылке, целует, втягивая язык, прихватывая зубами. В ушах бьёт пульс,
голова наполняется гулом, я стону ему в рот, не пытаясь сдерживаться, молча прошу
продолжать. Погладь. Проведи ладонью между ног, молит моё тело.
Он прекращает поцелуй, оттягивает за
волосы голову, смотрит в глаза.
— Ты – чья?
Внутри всё рассыпается мелкими
осколками. Я признаю его власть, его господство. В моих глазах и страсть,
и боль, и удовольствие. Всё, что хочу, это полностью раствориться в
нём, отдать душу, упасть в бездну искушения и боли. Не получается отсрочить
свою казнь.
— Твоя…
Боже! Меня выдернул из сна собственный
крик и дикая боль. Икроножную мышцу скрутило спазмом. За эту ногу Егор подвесил
меня во сне, как наяву.
— А-а!
От дикой боли помогает иголка, но она
где-то в чемодане, я не вытащила дорожный набор. Мотаюсь по постели, прикусываю
уголок подушки, сажусь, разминаю мышцу. Когда отпустит? Когда станет легче?
Приступ прошёл, я хромая, отправилась
выпить воды. Меня ломало, как при наркотической ломке.
От ощущения тотального одиночества
хотелось выть и биться головой о стену. Казалось, что я задыхаюсь без него. Рука
без конца тянулась к телефону проверить, нет ли сообщений. Может написать
самой?
Пиши, пиши, я со злорадством взглянула
на себя в зеркало. Пусть приедет, посмотрит, до чего ты дошла. Сальные волосы,
синяки под глазами, потная майка на потном теле. Омерзительно.
Страницу в блокноте я разделила на
квадраты кривыми линиями, вписав дни месяца. Поставила три крестика. Три дня
глухого молчания, три дня без него. Смогу ли я отцепиться? Найду ли смысл в
мире без любви?
Хотелось услышать его голос немедленно,
сию секунду облегчить боль. Рука потянулась к телефону, но вместо того чтобы
звонить, я ударила себя по щеке.
Очнись!
Очнись! У тебя же есть противоядие!
Да, у меня было средство, работающее
безупречно. Средство – это чертовы воспоминания
о диком стыде и отвращении, накатывающие после постельной физкультуры на троих,
когда приходится с фальшивой улыбкой выпроваживать очередную гостью за дверь,
мечтая поскорее забыть её лицо.
Проблема в том, что я не кайфушка,
которую изо всех сил строила из себя, чтобы быть рядом с ним. Несоответствие
внутренней сути и внешней игры – вот то, что меня нещадно ломало. Я не могла
честно признаться в своём дефекте, потому что он удалил бы меня с поля, как
удалял других, вроде бы заряженных играть в долгую.
Я ощущала связь с Егором как нечто
мистическое, в наших отношениях было так много нежности, даже в именах
Марго-Егор было три одинаковых буквы. Я приросла
к нему, прилипла, прикипела – ни отодрать, ни расплести.
Этот человек говорил, что любит и
приводил в нашу спальню других. Я пыталась уложить два понятия «мы пара» и «он
любит разнообразие», но каждый раз проигрывала, не соответствовала реалиям
нового мира и свободных отношений.
В голове тысячи вопросов, они сводят
с ума, но ответ один – или смирись
с этой ролью или уйди. Напиши я ему сейчас письмо, тишина в ответ вывернет
наизнанку. Если Егор ответит, окажусь виновата, потому что недостаточно
раскована и прогрессивна.
