Мой мединститут периода застоя - страница 2

– Ах, ты синовиальная саркома в стадии распада! Ботулизм, колбасный яд! Оперируешь фатальных больных за бешеные деньги! Много из смертников высосал, торговец надеждой?

– Мальчики, ну, прекратите же дискредитировать нашу медицину! – влезла жена Ливермана Броня. – У нас и появились новые надежды, потому что медицина шагнула далеко вперед…

– … в пропасть… – прозвучал карающий голос Теличкиной

Мих завел допотопный будильник и поднес к нему микрофон. Микрофон истерически завизжал, оглушительно задребезжал – и зал, затыкая уши, успокоился.

– Дорогой наш дружный курс! – ухмыльнулся фарфоровым ртом Мих. – Мы очень неплохо размялись. А сейчас – сюрприз! В нашей студенческой столовой нас ждет комплексный обед, приготовленный по лучшим рецептам Брежневских времен и лично нашей замечательной общежитской кухни. А потом… А потом нас ждет увлекательная поездка в наш бывший лесной лагерь «Медик», который много лет разрушался, но недавно стал собственностью нашего многоуважаемого почетного гражданина и мецената Константина Николаевича Малкина. И сегодня он полностью в нашем распоряжении аж до завтрашнего вечера. Все оплачено администрацией и меценацией самого владельца. Мы будем там одни. Выпивки и закуски достаточно, чтобы прокормить весь наш выпуск. А так как из него не пришло и пятой части – будем кормить и поить диких зверей этого заповедного уголка нашего родного и дорогого города Стратограда. Ура, товарищи!

– Ура-а-а!!! – эхом отозвалась ЦМА. Танька Теличкина злобно блеснула поросячьими глазками и выбежала вон, громко хлопнув дверью. Но все это потонуло в рукоплесканиях довольного коллектива.

В холле общежития перед закрытой дверью в столовку создалась толкучка. Все ждали Миха, который куда-то срочно отлучился, как перед экзаменом. Но нет! Он появился в хвосте толпы, со свежим цветом лица и с большими ножницами:

– Осторожнее, не травмируйтесь об острорежущий предмет! – протискивался он между разноряженными спинами участников торжества. Во второй руке у него оказался старорежимный ключ, которым он принялся деловито отпирать столовские двери, ржаво скрипя и чертыхаясь: – Вот, черт, этот замок, видать, не работал с нашего выпускного!

Наконец, замок поддался, двери распахнулись, но путь преградила красная атласная ленточка.

– Честь перерезать эту ленту предоставляется самому взрослому члену нашего курса – Павлу Семеновичу Андриянову!

Курс зашумел и вытолкнул из себя Андриянова (по кличке «Старичок-Боровичок»). Андриянов раскраснелся, трясущимися ревматоидными пальцами ухватился за ножницы сразу двумя руками (на днях ему исполнилось восемьдесят два), с трудом нашел ими ленточку, поднапрягся и героически пукнул в самый торжественный момент. Этот акт был воспринят, как залп «Авроры», ленточка упала по обе стороны, шевелясь, как живой размноженный вдвое дождевой червь, а Андриянов зарделся, раскланялся и жестом пригласил всех в зал.

Обеденная часть старой студенческой столовой была сервирована в соответствии с нашими добрыми воспоминаниями.

– Мих, я чё-то не понял: а где бухло? – раздались разочарованные голоса пенсионного возраста. – Ты хоть бы пива принес!

– А когда-это в студенческой столовой бухло подавали? А пиво мы пили не здесь, а в «Гармошке». А «Гармошка» теперь уже не пивнушка, а ресторан «Гармония» для светских семейных пар.

– Да ладно, Мих, пили мы и здесь, и где только не пили. Мы как-то на лекции по научному коммунизму на троих пузырь шампанского выпили. Причем, одномоментно, через три системы для переливания крови.