А ты что делаешь? Вот тебе реально не стыдно?
Человек старается, стонет, спинку выгибает, пальто твое сейчас окончательно изнасилует, а ты даже не оценишь! Хоть бы глазком глянул, мученик ты великовозрастный! Никто ж не сказал – воспользуйся ее состоянием, подкрадись и закинь ее ноги к себе на плечи, спуская трусики и колготки уже до колен. Никто не приказывает тебе нащупать членом уже без сомнения мокрую щёлку, а потом медленно, чтоб не очнулась, протолкнуться внутрь – насаживая ее на себя всё глубже, раздвигая тугой, пульсирующий колодец и глуша ее стоны жаркими поцелуями… Никто не сказал – трахни ее, Макс, да так, чтобы орала от наслаждения, чтоб от оргазма очнулась и сама на тебя налезла, прыгая у тебя на члене, пока ты пытаешься поймать губами ее темные от возбуждения соски…
Зажмурившись, Максим Андреевич сильно и резко помотал головой, выметая из головы картину, от которой кровь ударила ему в уши и сердце запрыгало в груди, как стероидный заяц.
Внутренний чертенок был кто угодно, только не дурак. «Глазком взгляни», ага. Знаем мы эти ваши чертовские делишки – сначала глазком, потом двумя, потом – подойди, рассмотри поближе, потом понюхай… Плавали, знаем.
У него есть стейк, есть бухло, и есть рука. Испытанная, правая. Много раз выручавшая после лекций, когда студенточки решали развлечь его мини-юбками на первых рядах. Никто не мешает принять еще одну рюмочку, расстегнуть ширинку и под божественные звуки стонущей рядом девушки помочь себе сбросить напряжение, как это заведено у любого уважающего свою свободу холостого мужчины. Как говориться – спасение утопающих дело рук самих утопающих.
Как всегда, когда твердо принимал какое-то решение, Максим Андреевич успокоился и даже немного повеселел. Заранее расстегнул ширинку, откинулся на мягкую спинку дивана и, начиная поглаживать большим пальцем по вздутому холму боксеров, влил в себя до краев налитую рюмку рома. Закусывать не стал – есть в таком состоянии не хотелось вовсе.
Вместо этого он закрыл глаза, улегся головой на мягкие подушки дивана и постепенно усилил давление, добавляя к пальцу всю ладонь, просовывая руку глубже в ширинку и готовясь приспустить штаны…
Такого рода развлечения Родин себе позволял нечасто, а потому спешить не любил – как следует вкушал всю гамму ощущений, постепенно доводя себя до почти нестерпимого возбуждения и растягивая удовольствие порой на целый час.
– Ммм… – в голос простонала со своего края дивана двоечница, и он чуть не прикусил язык, пытаясь сдержать ответный стон.
Стало ясно, что в этот раз потянуть удовольствие не получиться – успеть бы салфетку со стола подхватить. Бёдра уже сами толкались в ладонь, член грел руку и просился наружу.
Максим Андреевич сдался и приподнялся на секунду над диваном, стягивая с себя штаны и приспуская боксеры так, чтобы можно было безболезненно вытащить младшего друга.
Первое прикосновение ладони с разгоряченным, пульсирующим органом отозвалось в комнате его безудержным и прерывистым «оххх», совпавшим на счастье с громким раскатом басов клубной музыки…
Зрачки закатились под веки, лоб покрылся испариной, рука медленно охаживала возбужденный орган, стараясь не задевать самое чувствительное место – под головкой, там, куда уже стекала капля выступившей смазки. Родин знал – как только дотронется в таком состоянии до этого места, так сразу же и кончит. Финито. Гейм овер. А ему всё же хотелось хоть немного потянуть, еще хоть минуту понаслаждаться этим неожиданным, тайным удовольствием. И этими стонами – сладкими, нетерпеливыми стонами юной красавицы, словно в горячке извивающейся буквально в метре от него.
