Он шёл
спокойно, с гордо поднятой головой, будто вовсе не был пленником. Его шаги были
размеренными, а взгляд, спокойный и уверенный. Выверенные движения выдавали
человека, привыкшего контролировать ситуацию. И несмотря на стальные цепи,
сковывающие запястья, он двигался, словно хищник, только временно попавший в
западню. Даже палач, привыкший к разным жертвам, задержал на нём взгляд чуть
дольше, чем следовало.
А публика
словно завороженная, поддалась вперед и затаила дыхание. Этот мужчина явно не
был обычным преступником. Его присутствие на эшафоте казалось неправильным, и
от этого зрелище становилось ещё более напряжённым.
Но вот
глашатай развернул пожелтевший свиток и начал зачитывать обвинение. Его голос,
усиленный годами практики, разносился над притихшей площадью:
— По указу
его величества короля, за измену короне, заговор против престола и покушение на
жизнь членов королевской семьи, лорд Александр Эддери приговаривается к
смертной казни через отсечение головы...
Толпа
загудела, но глашатай продолжал, не обращая внимания на шум:
— Приговор
окончательный и обжалованию не подлежит. Приговор привести в исполнение
немедленно!
— Стойте! Я
требую применения закона о помиловании Святой Анны! — мой крик прорезал гул
толпы подобно удару молнии. Возбужденные голоса мгновенно стихли, люди
отхлынули в стороны, образуя широкий проход, а десятки изумленных глаз
обратились на меня.
Собрав всю
свою решимость, я шагнула вперед. Резким движением, откинула капюшон темного
плаща, позволяя присутствующим увидеть меня. Я устремила взгляд на
растерянного глашатая, чье лицо исказилось в комичной гримасе полного
замешательства.
— Я, леди
Реббека Роуз, — мой голос звенел в застывшем воздухе площади, отражаясь от
каменных стен домов, — беру в мужья приговоренного лорда Александра Эддери и
требую его помилования по древнему закону Святой Анны!
Тишина,
воцарившаяся после моих слов, казалась почти осязаемой. Даже вечно беспокойный
ветер, гулявший по площади, словно замер, боясь нарушить этот момент.
Стражники, закованные в начищенные до блеска доспехи, растерянно
переглядывались, их руки, до этого крепко сжимавшие древки алебард, заметно
дрогнули. Массивная фигура палача застыла подобно каменному изваянию, лишь его
топор медленно опустился, отражая неуверенность своего хозяина. Глашатай,
суетливо перебирая дрожащими пальцами пожелтевшие свитки, создавал неуместный
шорох в этой звенящей тишине.
— Закон
существует, — раздался властный, глубокий голос священника, до этого молча
наблюдавшего за происходящим. Его седая борода и строгая ряса придавали его
словам особый вес. — Это древнее право, дарованное нам предками и не отмененное
по сей день. Если благородная дева готова взять в мужья приговоренного к
смерти, он получает помилование перед людьми и Властителем.
Площадь
вновь наполнилась гулом голосов, словно потревоженный улей. Шепотки и возгласы
смешивались в единый нарастающий гомон. Я же продолжала стоять неподвижно,
высоко подняв голову, ощущая, как сотни любопытных, недоумевающих взглядов
буравят меня со всех сторон, пытаясь разгадать мои мотивы.
— Какая
удача, — донесся до меня пропитанный ядовитой завистью шепот одной из девушек,
стоявших у самого эшафота. Это была та самая дама, что ранее так
восторженно обсуждала внешность приговорённого. — Пока мы тут стояли и
глазели, она успела урвать себе такого мужчину. И ведь теперь он будет
принадлежать только ей...
