Я часто с нежностью вспоминаю о ней. Она готовила самые вкусные лепешки с кукурузным сиропом, мы играли в карточную игру под названием «Бали», а туалет на заднем дворе ее дома был лучше, чем любая скучная уборная со всеми удобствами даже в золоченых дворцах миллиардеров, которые я посетил после. Моя маленькая жизнь была наполнена ее красотой, ее уютом, ее светом. И эти дорогие моему сердцу воспоминания о детстве в Австралии придают мне сил.
В возрасте девяноста восьми лет, незадолго до смерти Мюриэл побывала на концерте RHCP в Мельбурне[7]. Прямо перед тем, как мы начали играть, она направилась через сцену к своему месту за кулисами и в самом центре сцены остановилась, посмотрела на обезумевшую толпу зрителей, оценила взглядом ее размер, а затем подняла руки к небу и засияла, как Полярная звезда. Толпа разразилась аплодисментами, а на следующий день на первой полосе газеты появилась ее фотография, на которой она блистает в своем бирюзовом брючном костюме. Заголовок гласил: «Рок-бабуля».
Через несколько лет после смерти бабушки я был в Аделаиде (Австралия) и случайно попал в художественный музей. Там проходила выставка студенческих работ, которые были посвящены расширению прав и возможностей женщин. Один из экспонатов представлял собой коллаж фотографий влиятельных персон: среди них выделялись Амелия Эрхарт, Патти Смит и Ивонн Гулагонг. А потом я внезапно увидел… фотографию моей прекрасной бабушки, Мюриэл Флоренс Чизрайт, рок-бабули, наслаждающейся своим законным наследием.
Бабушки и дедушки? Какие бабушки и дедушки?
Я так и не познакомился с моим дедушкой по материнской линии Джеком Дракапом. И встретился с ним лишь однажды, когда мне было двенадцать. Он жил в задней комнате похоронного бюро в пригороде Мельбурна, где у него была странная подработка по изготовлению гробов. Папа взял нас с сестрой Кэрин в гости к дедушке. Я не помню какого-то разговора по душам, помню только неловкость и дискомфорт, который испытывают дети, когда находятся в обществе взрослого, не привыкшего с ними общаться. Он сыграл забавную песню на пианино, а мы с сестрой станцевали безумный синхронный танец и на несколько минут почувствовали себя счастливыми. В тот миг я испытал самое большое чувство близости к своему дедушке, которое только мог. После этого танца дед с отцом велели нам с сестрой немного подождать в похоронном бюро, а сами отправились в паб за углом.
Лишь однажды мой отец заговорил о своих родителях. Я был уже взрослым, и мы бродили вдоль берега австралийского соленого озера в поисках наживки для рыбы, когда я спросил его об отце. Ответ был кратким: «Он был очень умным человеком, приятель, но выпивка убила его». Я ничего не знаю о его матери. Я не помню, чтобы когда-либо встречал кого-то из них, хотя есть фотографии, свидетельствующие об обратном.
Зато папа рассказывал о своей бабушке, которая приплыла из Ирландии в Австралию на «сиротском корабле»[8]. Она жила посреди буша[9] – дикой незаселенной глуши – и была большой любительницей выпить. Когда отец был мальчишкой и навещал ее, ему приходилось забирать ее из паба на тележке, потому что она была слишком пьяна, чтобы стоять на ногах. И вот мой двенадцатилетний отец брел по грязной тропинке в темноте ночи и упорно толкал тележку, в которой сидела пьяная бабушка. Она тряслась и бормотала какие-то невнятные слова, пока наконец не отрубалась под звездным небом. А он продолжал толкать и толкать тележку.
