- Лети, мой сокол, далеко,
Неси благие вести.
Скажи: в разлуке нелегко
Быть с женихом невесте.
- Я полетел бы далеко
По твоему приказу,
Но кто жених? Ведь я его
Не видывал ни разу.
- Он в замке, в башне, у окна,
Его любой узнает:
Нет звездам счета, но одна
Луна в ночи сияет.
Пока я пела, с губ моих так и срывались розы – сплошь алые и пунцовые. Попадались и камни – рубины, к огромной радости отца. Он складывал их на сложенную вчетверо шерстяную ткань, предварительно взвешивая и делая пометки в каталоге драгоценных камней.
- Ты поешь совсем как мама, - сказал он, не поднимая головы, когда камней, наконец, набралось достаточное количество.
- Так она и песню эту пела, - сказала я, собирая розы в букет. На них были шипы, и я их сковыривала ногтем. – Вот, что-то сегодня вспомнилось.
- Рубины посыпались, - задумчиво протянул отец. – А ну-ка, посмейся.
- Пап, ну ты же знаешь, что я не могу смеяться по принуждению, - притворно обиделась я. – Я засмеюсь только если… Ну ты знаешь, из-за чего засмеюсь.
- Шантажистка, - буркнул отец, но сполз с табурета и вышел на середину комнаты.
Я знала, что за зрелище сейчас будет, и еле сдерживала смех, пока папаша одергивал куртку и разглаживал бороду.
Потом он прихлопнул в ладоши и начал диковатый гномий танец – неуклюже ставил ногу на каблук, поворачивался из стороны в сторону, забавно кряхтя, а потом закружился, подбоченясь и приставив к макушке указательный палец – это называлось «кружиться на веревочке».
К этому времени я уже хохотала, как сумасшедшая, и на деревянный пол градом падали гранаты, яшма и турмалин.
- Довольно! Довольно! – взмолилась я, когда живот заболел от смеха.
Папаша прекратил пляску и уставился на россыпь камней на полу.
- Сегодня все красные, - глубокомысленно изрек он. – Тащи веник и совок – сметем их разом.
Собрав камни и поставив цветы в воду, мы с папашей уселись у окна каждый за своим станком.
- Я сделаю браслет из вот этих трех рубинов, - рассуждал отец, выкладывая камни на белой ткани. – Добавлю еще мелких жемчужин на отделку и возьму, пожалуй, вот эти гранаты. Они хорошо попадают в цвет.
- Угу, - согласилась с ним я, даже не поглядев, что он там понапридумывал.
Мысли мои были заняты новой работой – статуэткой, которая должна была полностью повторить облик зеленоглазого эльфа. Опал и золото – то, что надо. А очертания будущей поделки я уже набросала прямо на столешнице углем. Прошла уже неделя после той встречи, которую я никак не могла позабыть, а мне казалось – еще вчера я видела златовласого красавца, и еще вчера он держал меня за шкирку, как бродячего щенка. Конечно же, он какой-то важный эльфийский господин. Решил немного приударить за девицами – поэтому и сбежал от слуг. Эльфы – они ведь такие. У них только любови и поцелуи на уме.
Я вздохнула, посмотрев на розы, а потом в окно, где видны были крыши домов и стены графского замка. Там живут красавицы Белладонна и Розалинда, повергающие в трепет одним лишь взглядом. Я видела их один раз – издали, когда смогла устроиться вместе с Пышем на дереве возле площади.
Тогда мы просидели на дереве с полуночи, потому что утром там все ветки были бы заняты, а сквозь толпу гному и уличному мальчишке все равно не протолкнуться. Еще заберут в кутузку, как нарушителей спокойствия.
Но даже издали дочери покойного графа поразили меня.
Леди Белладонна и правда была бела, как белая роза – с белокурыми локонами, белолицая, с огромными синими глазами, наряженная в белые одежды она была светла и воздушна. Мечта, дуновение ветра, белый цветок в росистых каплях – вот кем она была. Но и леди Розалинда ничуть ей не уступала, хотя ее красота была иной – темно-каштановые волосы, золотистая кожа, черные глаза под разлетом темных бровей, яркий румянец и губы – словно кусочек алого бархата. Она была яркой, очень яркой, и в ней не было ни капельки мягкости ее сестры, лишь задор и огонь.
