Читать онлайн Ната Лакомка - Кондитерша с морковкиных выселок

1. Глава 1

- Что ты переживаешь? Четыре часа – и мы в Цюрихе, там Масик заберёт. До Локарно - два часа на машине. Суббота вся наша, а в воскресенье вернёшься, - убеждала меня мама. – Отдохнёшь, свежим воздухом подышишь...

Я смотрела на неё – такую моложавую, подтянутую, с причёской и маникюром, в красивом брючном костюме песочного цвета, и поражалась, насколько она далека от реальной жизни. Раз – поехать в Москву, два – оттуда в Цюрих, три – куда там ещё?..

- Мам, не хочу отдыхать за счёт твоего… мужа, - я так и не смогла назвать отчима по имени. – А моих денег не хватит ни на Цюрих, ни даже на Москву.

- При чем тут его деньги? – возмутилась мама. – Я вполне обеспеченная женщина, и могу себе позволить съездить в отпуск с единственной дочерью.

- Какой отпуск? Ты не работаешь.

- Зато ты работаешь, бедолажка моя, - мама сочувственно покачала головой. – И тебе надо отдохнуть. Не понимаю, почему ты ушла из колледжа? Масику не так-то просто было тебя туда устроить. Но ты всегда поступала странно, как твой отец…

- Папу не трогай, - попросила я. – И я тебе говорила, что в колледже мне не нравилось. Там на учителей смотрят, как на прислугу.

- Можно подумать, в твоей нищебродской школе на них смотрят иначе, - огрызнулась она. – В колледже, хотя бы, зарплата достойная. Не сидела бы на моей шее…

- Никуда не поеду, - сказала я. – Не хочу сидеть на твоей шее.

- Полиночка! Ну что ты? – мама сразу переменилась и залепетала. – Я просто неудачно выразилась. Но мне, и правда, жалко, что ты так разбрасываешься. Ведь преподавать иностранные языки – это престижно, это поездки за границу, какие-то гранты… А теперь у тебя как? Сидишь в этом Урюпинске, - она раскинула руки театральным жестом, - и преподаёшь русский и литературу. Да кому это сейчас надо?

- Мам, не начинай, - сказала я, уже предвидя ссору. – Это надо моим ученикам.

- А ты у них спросила? Лишние это предметы, лишние. Особенно – литература. Зачем забивать детям голову этими убийствами бабушек, этой чернотой крепостничества, Катериной этой, утопившейся? Всё безнадёжно устарело, Полечка. Живи реальной жизнью, а не папиными мечтами.

- Папу не трогай, - опять повторила я. – Ты совершенно не права. И правильная литература способна творить чудеса.

- Дайте мне сил! – простонала мама, закатывая глаза, но потом спохватилась и пошла на попятную. – Ладно, Полинка. Хочется тебе работать в этом тараканнике – работай. Но поехали со мной. Это же только на выходные. К тому же, я и билеты уже купила. Не пропадать ведь им?

- Переоформи на Снежану, - посоветовала я, глядя в окно, где во дворе на лавочке сидели рядком старушки, греясь на апрельском солнышке, а чуть подальше уткнулись в сотовые телефоны две молодые мамаши с колясками.

- У Снежанки инфекция, - в сердцах сказала мама. – Умудрилась заболеть, когда у Масика переговоры…

Она резко замолчала, но я уже всё поняла.

- Так ты меня вместо неё взять хочешь? – я обернулась к матери, скрестив на груди руки. – Ну, мать, ты даёшь… Ты совсем совесть потеряла? Вы решили на переводчике сэкономить?

Жанна была секретарём моего отчима и, по совместительству, переводчиком. Обычно во все поездки брали её, потому что мама кроме русского знала лишь несколько фраз на английском. Вроде - «как пройти туда-то?» и «сколько это стоит?».

- При чем тут совесть? – тут же ощетинилась мама и перешла в активное наступление. – Билеты – за наш счёт, проживание и питание – за наш счёт. Тебе надо будет только в субботу с Масиком на переговорах посидеть. У него там какая-то важная сделка, а секретутка эта заболела, как назло. Неужели ты откажешь родной матери?!

- Мама, твой… муж вполне может нанять переводчика. А у меня своя жизнь, - попробовала я ей объяснить.

- Какая у тебя жизнь?! – изумилась она, вскинув брови. – Ни мужика, ни котёнка! Ты же всё равно просидишь выходные здесь, в этой дыре! – она снова раскинула руки. – А Масик не может нанять переводчика со стороны. Снежанка, хоть, проверенная баба! А кто ещё попадётся? А у него сделка на миллионы! Представляешь, если сорвётся? – голос у мамы задрожал, в глазах появились слёзы, она шмыгнула носом и произнесла, словно через силу: - Не жалеешь ты маму. Если мы друг друга жалеть не станем, кто нас пожалеет? Ведь мы с тобой только вдвоём на этом свете остались.

- Прекрати, - я никогда не могла видеть маминых слёз.

И хоть плакала она часто, всё равно не могла к этому привыкнуть. Понятно, что ломает комедию… Но всё равно не могла… И сразу сдавалась.

- У меня немецкий на среднем уровне, - сделала я последнюю попытку. – На переговоры лучше профессионала…

- Да всё хорошо, Полечка! – мама сразу передумала плакать и вцепилась в меня, закружив по комнате. – Они там мило посидят, почти в домашней обстановке… Ты, как раз, за Масиком приглядишь, и если эти буржуи что-нибудь подозрительное на своём будут лопотать – ему сразу скажешь. Они ведь хитрые, бюргеры эти. Поулыбаются, а за глаза такое наговорят!.. А Масик решил на Швейцарию выйти, бизнес у него растёт. Понимаешь? Ты нас очень выручишь, Полечка, ну не отказывай мамочке…

- Ладно, куда там едем? – я освободилась из рук родительницы и взяла телефон. – Погоду надо посмотреть.

- Да там с погодой всё нормально! – радостно защебетала мама. – Уже настоящее лето, просто рай! Локарно – отличный курорт! Масику очень нравится. Бери с собой джинсы, на всякий случай - курточку, а платье я тебе там прикуплю. Здесь всё равно ничего хорошего не найдём. Обещаю, мы очень приятно проведём выходные. Где твой загранпаспорт? Он у тебя не просроченный, надеюсь?

- Надейся, - проворчала я, понимая, что приятных выходных точно не будет.

Если бы я только знала, насколько оказалась права.

Но, «нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся»[1]. Вот и я, ничего не подозревая, готовилась к поездке. После некоторых размышлений я пришла к выводу, что это очень даже неплохо – скататься в Швейцарию на выходные. Даже если придётся быть переводчиком при отчиме, всё равно посмотрю окрестности, в музей какой-нибудь успею сбегать, и заодно проверю, не просела ли я в немецком, а то давно практики не было.

Рабочая неделя закончилась быстро, на пятницу я попросила отгул, и прямо с утра мы с мамой на такси отправились в аэропорт Домодедово. Я настояла, что заплачу за такси, и мама только закатила глаза на этот принципиальный жест с моей стороны.

Я понимала, что для неё четыре тысячи – это так, в кафе на ланч сбегать, и впечатления на родительницу всё равно не произведу, но совесть хоть немного успокоилась.

От города, где я жила и работала, до аэропорта было километров девяносто. Город был небольшой, но красивый, с богатой историей, и хотя моя мама предпочитала уничижительно называть его Урюпинском, мне здесь нравилось. И переезжать в Москву я не собиралась, хотя мама часто об этом намекала, а иногда и прямо говорила, что в провинции живут только неудачники.

Себя она считала состоявшейся женщиной во всех смыслах. Она была уверена, что жизнь ей стопроцентно удалась, потому что мама могла позволить себе не работать, отдыхать на лучших курортах, и самым главным её занятием было – следить за собой, чтобы сохранить красоту и молодость. Те качества, за которые полюбил её тот самый Масик, который сейчас хотел расширить бизнес в район Швейцарии.

Я не могла осуждать мать. И не только потому что все наши знакомые в один голос говорили, как ей повезло, когда она вышла за коренного москвича, да ещё с деловой хваткой, да ещё с квартирами, машинами и неплохим капиталом на счетах. Я прекрасно помнила, как мама страдала, когда мы жили в двухкомнатной квартире вчетвером – я, родители, и бабушка. Мне ужасно хотелось собаку, но условия не позволяли, к тому же, у бабушки была аллергия на шерсть. Отец работал в школе, брался за все уроки, за все кружковые нагрузки, чтобы мама ни в чём не могла себе отказать – ни в посещении парикмахерской и салона красоты, ни в поездках на курорт, «чтобы поправить пошатнувшееся здоровье», чтобы у мамы всегда было новое платье на сезон и новые туфли или сапоги. Я помнила, как мама плакала, когда увидела туфли-шпильки, но выяснилось, что денег на них в семейном бюджете нет, и не сказала ни слова, когда через два года после смерти отца мама упорхнула в Москву с заезжим бизнесменом.

Мы с бабушкой остались в двухкомнатной квартире, и поначалу я очень скучала без маминого щебета, мне не хватало её рассказов про то, как она выбирала наряд нужного фасона или туфли в цвет сумочки, но потом воспоминания померкли, стали казаться не таким уж замечательными. И в редкие мамины приезды я всё больше ощущала разницу между нами. Она говорила про новую норковую шубу, а я про то, что участвовала в областном литературном конкурсе и заняла второе место на областном конкурсе декламации за художественное прочтение стихов Лермонтова. И насколько мне была неинтересна мамина шуба, настолько же маме было неинтересно, сколько времени я стояла перед зеркалом, снова и снова повторяя «Кругом меня цвёл божий сад»[2].

Какой был смысл осуждать её? Она измеряла жизнь совсем другой мерой, и наши жизни проходили в каких-то параллельных плоскостях, пересекаясь лишь по недоразумению.

Чем старше я становилась, тем ближе мне становился папа, хотя его уже много лет не было в живых. К бабушке часто приходили бывшие папины коллеги, приезжали ученики, и все они подолгу сидели в нашей кухне, за крепким чаем и фирменным бабулиным вареньем вспоминая годы учёбы.

Нет, мой отец не мог быть неудачником, если столько людей помнили его, рассказывали, каким он был, как увлекательно преподавал, и что только благодаря Павлу Алексеевичу они полюбили литературу.

Я не могла представить, чтобы кто-то сказал нечто подобное о моей маме. О ней обычно говорили с лёгкой завистью, восхищённо, но никто не сказал, что благодаря ей он открыл для себя новый мир или стал писать стихи, потому что она объяснила, в чём феномен Пушкина и Шекспира.

И вот сейчас мы с мамой ехали в одной машине, сидели рядом на заднем сиденье, а мне казалось, что между нами расстояние гораздо большее, чем отсюда до Москвы.

- Вчера ходила на кладбище, - сказала мама, когда мы выехали из города. – Была у папы и Любови Абрамовны. Хорошо, что ты ухаживаешь за могилками.

- Кому-то надо это делать, - пожала я плечами, глядя в окно, на пролетающие навстречу автомобили.

Бабушку звали Любовь Абрамовна. Приятно, что мама этого не забыла.

- Помнишь, какие она варенья ваяла? – спросила вдруг мама. – Сейчас таких не варят. Я всё вспоминаю её вишню. Божественная вещь.

- Мы спорили, как лучше варить, - я тоже вспомнила бабушкино вишнёвое варенье, и на душе стало тепло-тепло. – Бабушка говорила, что с косточками вкуснее, а мне нравилось без косточек…

- И однажды ты предложила сварить для тебя варенье из вишни без косточек, а косточки пусть бабушка сварит для себя, - закончила мама.

Мы посмотрели друг на друга, и рассмеялись.

- Хорошо, что ты поехала, - сказала мама. – Мы так редко бываем вместе.

- Да, редко, - согласилась я. – Но всё-таки лучше бы мы встретились где-нибудь здесь или в Москве. А не… у твоего мужа.

- Ой, Поля, не начинай, - мама закатила глаза, и что-то связавшее нас тут же лопнуло и исчезло. – Масик хороший. Он, вообще – идеал мужчины. Что ты всё на него дуешься?