– И?
– Пошли в кафе.
– Опять? Спасибо, я уже с тобой…
– Да ладно, ты же жить без кофе не можешь, пошли уже.
– Я слышала, что ты бросил занятия с Эльзой, имей в виду, отец рвет и мечет.
– Плевать.
– Мать пожалей.
– Она нас не жалела, – повторяю в который раз.
В кафе я снова нахожу взглядом кудрявое гнездо. Его обладательница сидит за столиком у окна в окружении хохочущих подружек. Мы с Соней садимся через проход от них, и приходится принести сестре кофе, который она заранее называет паршивым. Возвращаюсь, поглядывая на заветный столик, но все внимание кудрявой обращено к чему угодно, только не ко мне. Меня. Не. Существует.
Что-то новенькое. Значит, я хорош в качестве друга только в грязном концертном зале?
– Есть разговор, – говорю я.
Соня закатывает глаза и, сморщившись, делает глоток:
– Какая гадость.
Она вытирает салфеткой руки, с тоской поглядывает на крабовый салат у парочки за соседним столиком, но он, видимо, не проходит ее кастинг на роль обеда, и она вздыхает:
– Слушаю.
Соня – драматичная особа, себе на уме, и очень уж преувеличенно неприязненно относится ко всему миру.
– Знаешь ее? – киваю на кудрявую.
– С чего ты взял?
– Я почти уверен, что она поет в местной студии.
– Зачем она тебе? – Брови Сони ползут вверх. Выражение лица становится еще более непроницаемым. – Она хорошая.
– Вы дружите?
– Нет. Ты прекрасно знаешь, что таким, как мы, нечего делать с такими, как она. – Соня задирает нос и отворачивается к окну.
– Откуда ты ее знаешь?
Соня в очередной раз закатывает глаза, будто это что-то для меня значит. Не значит, потому что все ее ужимки – это только заклепки непробиваемого фюзеляжа, которому нипочем ни ветер, ни перепады температуры, ни высота.
– Ты прав. Поет. В студии, – отрывисто произносит Соня и жмурится. – Но она… не такая, как мы. Как я и мои ребята. Она поет романсы, ездит на фестиваль бардовской песни, играет на… гитаре. – Соня морщится, будто гитара – это что-то стремное. – А еще ее часто просят мне аккомпанировать на рояле, потому что ее в пальцы сам бог поцеловал, отвечаю, и… она правда хорошая.
– Прям правда хорошая?
– Правда. Не кривляйся. Мы с ней в последнее время чаще общаемся… она вроде как нравится Лехе.
– Леха?
– Мой близкий друг, Леша.
– Тот зализанный придурковатый тип?
Я смеюсь, а Соня стекленеет. В ее глазах неприкрытый отчаянный страх, и это очень веселит. Я мог бы сто раз сказать, что стал нормальным, но мне никто не поверит. Это жалкое недоразумение – быть мной, больным придурком. До сих пор смешно, что все зашло так далеко.
– Да ладно, расслабься. Я не претендую на твою подр…
– На кого?
– На нее. Просто она прицепилась ко мне, вот и все.
– Прицепилась? – холодно переспрашивает Соня. – Ты в своем уме? Кажется, она тебя не замечает.
– Я…
– Егор! – восклицает слишком громко Соня, на нас оборачиваются все, включая девчонку, которую я, разумеется, «не вижу».
Она где-то на фоне, сливается с лучом света из окна, пролитым на столик. Ее волосы золотисто-каштановые, светлее, чем я думал. За микросекунду, что взгляд за нее цепляется, успеваю зарисовать в памяти изгиб вздернутого носа и слишком пухлой верхней губы. Можно разглядывать это лицо часами и все равно не понять, что же в нем такого особенного-то. Еще и тяжелая оправа очков мешает, почему она не носит что-то более изящное?
– Давай еще погромче. – Улыбаюсь сестре, но ее пугают мои улыбки, к большому моему сожалению.
