- Ждем здесь.
- Чувствую себя как в школе, когда мы за твоим Кириллом гонялись на переменах, - прошептала подруга, и я хмыкнула – а ведь мы и правда, как влюбленные школьницы высматриваем своего кумира.
Только я не влюблена, да и Влад больше не герой моего романа. Скорее, антигерой триллера моей жизни.
- Сейчас выйдет, - посмотрела на часы, и опустила трясущуюся от волнения руку. Паника захлестывает, волнами накрывает с головой, и дышать становится банально нечем – кислород перекрыт, и снова это неотвратимое предчувствие беды, настигшее меня днем.
Оно и раньше было – осознаю я, и вспоминаю яркие чувства, когда с Владом была. Помимо любви, помимо дикой жажды, потребности в нем, всегда жило еще и оно – предчувствие катастрофы и смутное ощущение надвигающейся грозы, когда весь мир застывает в ожидании неминуемого.
- Сейчас, - повторила, отсчитывая секунды, и снова оно: дверь открывалась, и я знала, кого увижу – Влада, я его чувствую, почти слышу его шаги, слышу, как он дышит.
Я ненормальная.
Влад, чуть пошатываясь, словно пьяный, вышел из офиса, а я сделала шаг вперед, не скрываясь. Толпа будто расступилась, или мне показалось, но вдруг стало свободнее, и вот я стою напротив на расстоянии десяти шагов от того, кто меня растоптал.
Стою, и смотрю прямо в его глаза, как и планировала.
И мир снова рассыпается на части, отражаясь в светлом взгляде Влада, в его расширенных глазах, когда он понимает, кто перед ним.
3. ГЛАВА 3
ВЛАД
Смотрю в монитор, а веки тяжелые. И день тяжелый.
Дрянь – день этот, и погода дрянь. И сам я тоже… хмм, так, пора заканчивать философствовать.
- Еще два по сто, и можно выходить, - в последнее время мерзкая привычка разговаривать с самим собой не оставляет, хотя обращаюсь я не к себе.
К ней обращаюсь, рядом Веру чувствую всегда. А сегодня особо остро, будто растворилась она в этом дожде, в этой серой погоде, которую фиолетовыми штрихами раскрасила, и битым стеклом по моей душе прошлась так, что раны до сих пор кровоточат.
- Интересно, тебе понравился бы Питер? – подошел к окну с бокалом, в голове рабочие вопросы смешались с картинами этого дня, и с каре-золотыми глазами, блеск которых я уловил. – Чертова Вера, оставила бы ты меня!
Можно ли еще больше любить человека после смерти?
Можно ли еще больше ненавидеть?
Можно. Убеждаюсь в этом каждый день и каждую ночь, каждое проклятое утро, когда снова вспоминаю, что ее больше нет.
- Ты пропала без вести, - налил еще сто поверх тех двухсот, которые выделил себе как допинг, чтобы до ночи дожить. – Обломки пианино нашли, тряпки твои нашли, фотографии обгоревшие, а тебя – нет. Так оставь меня в покое!
Вера… Вера не меньшая дрянь, чем я сам, и не стоит обожествлять ее образ, хотя тянет иногда. Всегда тянет, но разум пока со мной, пусть и алкоголем затуманен. И я помню все, что Вера натворила, помню ее смех, помню ее пальцы на моей спине, стоны…
- Сука, - бокал разлетается об пол на осколки, под ногами стеклянная крошка и виски, а я понимаю, что пора уходить.
К людям пора выйти, иначе я окончательно двинусь. Даже на нравоучения отца согласен, на что угодно, лишь бы не это черное одиночество, которого всегда искал, а получив не оценил.
Дерьмо это одиночество.
Вышел, легкие наполнил запах озона, на языке вкус виски и грозы, и меня ведет, шатает, как вусмерть пьяного… да я и есть пьян, я почти покойник. Гребаная лгунья умерла, пропала, и я вместе с ней пропал.
