Глупости срываются с языка, глупости в мыслях, каша полная. Веду пальцами к губам Влада, и чувствую дыхание, о Боже мой! Он жив!
- Дура! Вера, чтоб тебя, сваливаем отсюда, быстро, - Катя подбежала, волшебство момента разрушила, и тянет меня. – Вставай, и пошли.
- Нет, Влад ведь…
- Да пусть сдохнет этот Влад, велика потеря, - с неожиданной агрессией выплюнула подруга.
И я захотела ее ударить. Впервые в жизни захотела причинить боль кому-то помимо Влада, за слова эти гадкие. Да как она может? Но я не бью, я не оборачиваюсь даже, продолжая на коленях стоять и лица любимого касаться, еле сдерживая себя, чтобы не упасть ему на грудь, и в рыданиях не забиться, требуя, чтобы встал.
- Я не оставлю его, а ты иди, Кать.
- Ты говорила, что не ненавидишь, ты разве не этого добивалась, дура? Да сейчас скорая приедет, полиция, и тебе крышка, - Катя сильнее, ей почти удалось оттащить меня от Влада. Почти. – У тебя паспорта нет, здесь камеры повсюду. Обвинят не водилу, а тебя, если что с этим скотом случится.
- Пускай.
И плевать.
Пусть обвиняют. Если что случится… это ведь если Влад умрет? Тогда на все плевать, его больше жизни люблю, хотя никогда простить не смогу, и даже встреча эта наша навечно в памяти останется. И его «Пошла вон» тоже.
Подонок!
- Люблю тебя, - прошептала ему на ухо. – Слышишь, скорая уже едет, сирены слышишь, Влад? Потерпи, не умирай только.
- Пускай? – в Катю, не иначе, демон вселился сегодня, она за волосы меня дергает, и слезы с новой силой из глаз льются уже не только от душевных мук, но и от физических. – А Полина, а? О ней забыла? А обо мне? Я ради тебя все бросила, поехала с тобой, а стоило этому мудаку появиться, так ты готова всех бросить? И дочку и меня? Еще раз говорю, тебя во всем обвинят, так что вставай!
Катя сошла с ума.
И я сошла с ума, раз про Полю забыла. Ей одной я обязана – девочке своей, которой обещание дала в день ее рождения, клятву дала, что никогда не оставлю, не брошу, как меня бросали. А сейчас предала, пусть и в мыслях, но предала родного ребенка.
Встала с мокрого, прохладного асфальта, и на негнущихся ногах сделала пару шагов к лысоватому водителю злополучной машины.
- Его зовут Владислав Гарай. Владислав Евгеньевич Гарай, - хрипло повторила я второй раз. – Скажите в скорой, и пусть отцу его позвонят. Телефон найти несложно.
- А ты куда, пигалица? – проорал мне вслед водитель, но мы с Катей побежали прочь, под вой сирен карет скорой помощи и полиции.
Куда я?
К нашей дочери.
ВЛАД
Вера шептала мне что-то неясное, и слова ее унес ветер. Вера лицо мое гладила, эти прикосновения я узнаю всегда, отличу от миллиона других – они забирали боль, они давали иную боль, более мучительную и жесткую.
Музыкальные, длинные пальцы мимолетно пробежались по моей коже, и исчезли.
Как и сама Вера. Снова.
И пришла боль, а с ней снова она явилась, издеваясь надо мной: то рядом оказывалась, не прикасаясь, то уходила, а я, как идиот, звал, звал, звал… И когда стало совсем невыносимо, я открыл глаза.
- Ну наконец-то, - первое, что я услышал, это голос отца, бьющий по голове набатом. – С возвращением, сын.
С возвращением?
Закрыл больные, почти ничего не видящие глаза, пытаясь в себя прийти, и понять, что за херня происходит. Я работал. И пил. Это я помню, дни однообразны, и этим я весь год занимался: утром, днем и вечером я филиал поднимал, а ближе к вечеру я поднимал стакан, чтобы к ночи свалиться без мыслей.
