Мать прижала руки к груди и, выдохнув, произнесла:
– Ох, я даже думать об этом боюсь… Оль, нам ведь тогда с тобой обеим конец…
С утра пораньше они сели в рейсовый автобус, идущий до Копищево. Мать всю дорогу скорбно молчала, иногда тяжело вздыхала, жмурилась и беззвучно что-то нашептывала, как будто молилась.
Оля и сама нервничала не меньше, пока её не укачало. Два часа пути показались сущей пыткой. В автобусе было душно, воздуха не хватало катастрофически, пот лил ручьем, а перед глазами летали мушки. Но хуже всего – запахи. Пахло бензином, потом, пылью, чьими-то приторными духами, чесночной колбасой, и вся эта смесь вызывала постоянные приступы тошноты. Как ещё её не вырвало…
Но из автобуса Оля вышла еле живая, опираясь на мать. Потом опустилась на скамейку и добрых полчаса просто сидела, приходя в себя.
Мать уже бывала прежде в Копищево. Поэтому быстро сориентировалась, больницу нашла без труда и сама пошла договариваться напрямую с врачом (мать его шапочно знала из-за Ани), чтобы тот принял их без всяких записей за скромную благодарность в конверте.
К нему была очередь, поэтому прошли они уже после обеда. Осматривал он аккуратно, не то что тётка на их участке, но хмурился и в итоге сказал:
– Матка немного увеличена. Когда, говоришь, были последние месячные?
– Чуть больше месяца назад.
Он снял перчатки, вымыл руки, дождался, когда Оля оденется. Затем самолично отвёл её в соседний кабинет на УЗИ, чтобы без очереди. Пришлось, конечно, заплатить в два раза больше, чем по прейскуранту, но мать, похоже, готова была снять последнюю рубашку, лишь бы всё обошлось.
Всё это время она, нервно теребя край кофты, тихонько вздыхала: господи, хоть бы пронесло… Две девушки в очереди на неё косились.
В другой раз Олю бы это смущало, но в последние дни её накрыла такая апатия, что она едва реагировала на мамины причитания и чужие косые взгляды. Какая разница, кто что думает, если ей жить не хочется…
После УЗИ обе снова зашли к гинекологу, но Оля и так уже знала, что он скажет. Да и мать, очевидно, догадывалась, судя по тому, как мелко тряслись её руки.
И всё же сказанное вслух: «беременность четыре недели» прозвучало для обеих как приговор.
Мать страшно побледнела и, сидя на стуле, повалилась набок. К ней кинулась медсестра, затем и сам врач.
Оля же сидела рядом на кушетке и наблюдала за этой суетой отстраненно, словно смотрела кино про чужих людей и всё происходящее её никак не касалось. В голове стучало: я беременна, это конец…
Мать быстро привели в чувство, сунули под нос ватку с нашатырем, налили воды. Та держала стакан в дрожащей руке и судорожно пила, стуча о край зубами.
– Оля, подожди в коридоре, – попросила она потом.
Оля, с виду абсолютно безучастная, без единого слова встала и вышла. Села в коридоре рядом с кабинетом гинеколога. Дверь была прикрыта неплотно, и она слышала приглушенный разговор.
– Доктор, – взволнованно сказала мать. – Нам не нужна эта беременность. Можно же что-то сделать?
– Медикаментозный аборт. Вы на него еще успеваете. Сдайте анализы и приходите. Но первая беременность и аборт… нежелательно.
– Вы не понимаете. Нам нельзя оставлять беременность. Это исключено. А сразу, сейчас, без анализов… нельзя? Я заплачу.
– Конечно, нет. И вообще, я советую, хорошенько всё обдумайте. Ну и в любом случае решать только вашей дочери, вы понимаете? Если она не согласится…
