Квартира дышала стерильной новизной с привкусом далёкого хаоса. На полу – ламинат под «дуб», поцарапанный в паре мест, у окна – пластиковые рамы, запотевшие от дождя, с видом на панельки, усыпанные спутниковыми тарелками и кондиционерами, мокрые детские площадки и голые тополя, чьи листья кружились в цветном вихре. На подоконнике – пара кружек из McDonald’s, пустых, с запахом пива и виски, и горшок с фикусом, который Максим поливал, когда вспоминал. Свет от энергосберегающих лампочек мигал, добавляя комнате оттенок техно-нуара, а за окном гудел город – шорох шин по лужам, мат прохожих, редкие вспышки молний, подсвечивающие низкие тучи. В углу – рабочий стол с системным блоком, мигающим синими светодиодами, и полка, где теснились книги Мураками, пара дисков с пиратскими играми и старый плеер с песнями Linkin Park, Green Day и русским роком.
Максим не спал. Ночь была бесконечным монтажом ужаса: репортажи о новых ударах стихии, карты отключений света, размытые видео, загруженные местными на YouTube с устаревших телефонов и цифровых камер. Адреналин и токсичная тревога выжгли всё: голод, усталость, даже тепло осени. Он был пуст, как спущенный баллон, но натянут, как струна, готовая лопнуть. Каждый репортаж – о подъёме воды, рухнувших мостах, телах в обломках – бил в грудь, как молот. Он вцепился взглядом в экран, выискивая знакомые улицы из рассказов Рейчел, здания с её фото в Facebook. Всё сливалось в серую кашу разрушения. Он ловил каждое слово дикторов, сравнивая названия районов с тем, что знал о её доме. «Крепкий, не на первой линии», – писала она. Но что такое «крепкий» против стихии, сносящей краны и гнущей деревья, как спички?
Пальцы, дрожащие от недосыпа и виски, снова стучали по клавиатуре:
Максим: Рейчел, пожалуйста, хоть слово. Ты в порядке? Я схожу с ума. Новости добивают.
Минуты текли, как дождь за окном. Часы. Ничего. Он вскакивал, ходил по комнате, спотыкаясь о край ковра, возвращался к ноутбуку. Писал снова, будто слова могли пробить бурю:
Максим: Смотрю стримы из Сан-Диего. Ад. Твой район… без света, без связи. Но ты сильная, я знаю. Пожалуйста, держись.
Беспомощность была хуже осеннего дождя, хуже новостей, хуже всего. Максим, человек, привыкший чинить баги, столкнулся с хаосом, который не поддавался отладке. Стихия смеялась над его логикой, над его кодом, над его жалкими попытками что-то контролировать. Он сидел в своей коробке, в тысячах километров от неё, и ничего – ни-че-го – не мог сделать. Это был яд, разъедающий изнутри.
В голове вспыхнула идиотская, романтичная мысль: «Я должен быть там. С ней.» Он сжал кулаки, ногти впились в ладони. Они не встречались, их роман был соткан из сообщений в Facebook, но он представлял, как стоит рядом с ней в тёмном доме, как она прижимается к нему, как он закрывает её от воя ветра, таскает мешки с песком, держит её руку, когда мир рушится. Глупо. Абсурдно. Но так физически реально, что он почти чувствовал её тепло.
И тут же – горькая насмешка над собой. Защитить? Он? Чей опыт выживания – пикник под Серпуховом, где он отбивался от комаров и с трудом ставил палатку? Он бы путался под ногами, паниковал, спрашивал, как включить генератор. Рейчел – Океанская Девочка, привыкшая к штормам, – ей пришлось бы его спасать. Учить. Успокаивать. Он был бы не героем, а обузой. Эта мысль жгла сильнее, чем страх. Он не просто бесполезен – он был бы балластом.
