Вот в воздухе что-то характерно засвистело, я вскинулся и выстрелил в белое пятно над нашими головами. Сразу же после выстрела мы услышали отчетливый звук падения.
– Грохнул! Ты ее грохнул! – орал в восторге брат, а я еле сдерживал свои эмоции и старался казаться невозмутимым. А сердце так и выпрыгивало наружу от гордости и счастья! Вот он, мой первый трофей – чирок – лежит передо мною!
– Все, уже темно, надо в лагерь возвращаться, – как можно более равнодушно проговорил я. Олежику было обидно, но делать было нечего – мы пошли к костру.
Я прицепил чирка за лапы удавкой к поясу, переломил ружье, достал гильзу и двинулся к нашему биваку как положено, с открытым патронником: это не только мера безопасности, но и по охотничьему этикету – выражение уважения к товарищам по охоте, когда ты подходишь к лагерю с переломленным ружьем, показывая, что в стволах нет патронов.
Костер мерцал издали, Генка-егерь раскочегаривал сапогом самовар, накидав в трубу еловых шишек.
– А Пономарь-то опять промазал!!! А хвастался, что у него стволы самые длинные!
– У него? Не, у него язык длиннее!
– Ха-ха-ха-ха!
В тот вечер утку добыли лишь трое из десяти человек – мой отец, дядя Слава и я. Разговоров у костра было до утра, и в том числе обо мне. Я раздувался от важности. Отец хвалил меня редко, но в этот раз отозвал меня в сторону и сказал:
– Поздравляю с первым трофеем!
– Спасибо! – мое лицо загорелось от сладкого удовольствия.
– Все-таки наша порода чего-то значит! Сегодня на поясе дичь только у троих, включая тебя! Даже егерь сегодня пришел «пустым».
– Ну, мне просто повезло! – напрашивался я и дальше на похвалу.
– Правильно! Так и нужно говорить – не зазнавайся, пусть о тебе говорят другие!
Ужин был настоящим праздничным пиром – варили утиный шулюм с потрохами и посвящали нас в охотники:
– Ну что, за новичков!
– Особенно за тех, кому сегодня улыбнулась Фортуна! – И, хотя нам с Олежиком пока еще не наливали, мы были пьяными от радости.
Ночью егерь подстрелил цаплю для изготовления чучела по заказу музея, а главный болтун по кличке Пономарь схватил ее и понес. Она вдруг ожила, изловчилась и как даст клювом в лицо! Он завизжал как поросенок и начал отрывать ее руками от себя, а шея у нее длиннее, чем руки у Пономаря! Не отрывается! Она вцепилась ему клювом в нос и оставила кровавые следы. Все хохочут, а он орет:
– Что ж вы ржете как кони? Она мне чуть глаз не высосала!
Бедную цаплю в конце концов ошкурили, а чтоб мясо не пропадало, мы с братом забрали тушку и всю ночь варили на вертеле, пока взрослые храпели в палатках. Нам с ним не хотелось ложиться и бездарно заканчивать такой чудесный вечер. Цапля была жирная – сало с шипением капало на угли.
– Ну что, может, пора пробовать?
– Болотом пахнет! Прав был Пономарь!
– Пахнет. А это хорошо или плохо?
– Не знаю. Но с хлебом вкусно.
К утру мы съели все без остатка, а косточки отдали собачкам, которые всю ночь составляли нам компанию у костра. Вот им-то точно нравится запах болота и вольной воли. За это я и люблю охотничьих собак!
