«Что же нам тогда делать с остальными?» – спросил Авраам-Бер Рабинович, который к ужасу секретаря, вновь уселся на стол, позабыв, видимо, все правила приличия.
Митрополит вдруг рассмеялся. Звонко и весело.
«Прекрасный вопрос – сказал он. – Жаль только, что никто не знает, как на него ответить».
Затем он отодвинул в сторону лежавшие перед ним бумаги, чтобы дать Аврааму-Беру возможность поудобнее расположиться на столе, что тот незамедлительно и сделал, от чего стол зашатался и заскрипел, вновь повергнув секретаря горестное недоумение.
Сам митрополит ничего по этому поводу не сказал и даже напротив, придвинулся ближе к Аврааму-Бер Рабиновичу, так что голоса того и другого теперь было трудно различить, хотя, время от времени, оттуда все же доносился то мелкий смех митрополита, то напористая речь Авраама-Бера. Бедного секретаря то бросало в жар, а то, напротив, пробивало холодным потом.
Затем Авраам-Бер Рабинович слез со стола, а владыка три раза хлопнул в ладоши и попросил, чтобы в зал, наконец, пропустили всех, кто имеет к сегодняшнему делу хоть какое-то отношение.
Тотчас в зале появилось несколько должностных лиц, дожидавшихся решения митрополита. Среди них – два губернских секретаря, три или четыре чиновника из консистории, секретарь из Управы благочиния, представители местной жандармерии и духовенства и еще какой-то народ, который пришел со своими стульями и расселся в глубине зала, выражая живейший интерес к происходящему.
Между тем и Авраам-Бер Рабинович, воспользовавшись суматохой, выскользнул из зала и исчез, напоследок несколько развязно подмигнув митрополиту, что, конечно, не укрылось от внимания секретаря и некоторых лиц, которые приняли увиденное к сведению.
В довершение всего ввели, наконец, и самих виновников сегодняшней суматохи, которых разместили за пустым столом, выставив у них за спиной все тех же двух полицейских с обнаженными саблями, символизирующих закон, порядок и неподкупность Божественного правосудия.
Далее же происходило вот что.
Не успел шум в зале утихнуть, как его высокопреосвященство поднялся со своего места и объявил без предисловий, что не видит никакого преступления в том, что недобросовестные люди приписали двум этим ревнителям православной веры, чья вина заключается только в том, что они – верные христиане – не рассчитали своих слабых человеческих сил, брошенных на искоренение зла и неправды, и не призвали своевременно себе на помощь мать русскую православную Церковь, понадеявшись на свои собственные силы, вместо того, чтобы воспользоваться опытом многих и многих христианских поколений и мудрым водительством тех, кого божье Провидение поставило оберегать и приумножать святую истину.
«А посему, – заключил митрополит свое короткое выступление, – следует немедленно убрать отсюда стражу и попросить прощения у этих безвинно пострадавших людей, взваливших на себя груз, который, по здравому рассуждению, должен был бы нести каждый христианин».
Немедленно после этого и купеческий сын, и квартальный были освобождены из-под стражи под одобрительный гул и аплодисменты присутствующих, и, павши на колени, благодарили его высокопреосвященство за правый, справедливый и скорый суд.
«Идите и впредь соразмеряйте свои силы с внешними обстоятельствами», – напутствовал их митрополит, а для большего вразумления распорядился выдать каждому из них экземпляр «Православного катехизиса», где, между прочим, было сказано, что стремление исправить мир, конечно, весьма похвально, но смирение перед властями предержащими гораздо похвальнее, ибо основывается на словах апостола, сказавшего: «Всякая власть от Бога есть» и «Начальника своего да убоись».
