Нелёгкая судьба мотала их с отцом в хвост и в гриву, сокращая количество приятных воспоминаний до минимума, не заставляя напрягать воображение, пытаясь вспомнить что-то хорошее. Миша, вернувшись из армии, узнал о том, что у отца рак, а сам Давыдов-старший отнесся к этому с невиданным безразличием, будто услышал прогноз погоды на завтра. От госпитализации, от курса терапии, от любого медикаментозного и альтернативного способа лечения он отказался, уволился с работы, написал завещание, и позвонил Гришаевым. Гришаевы были друзьями отца и просто хорошими людьми, которые высоко ценили договоренности и всегда исполняли свои обязательства. Семья потомственных врачей, они держали под собой весь нелегальный сбыт лекарственных препаратов в ближайшем районе, выполняя все операции с максимальной осторожностью и педантичностью, закупая на вырученные деньги лекарства и оборудование для своей частной клиники, либо жертвуя его в бюджетные организации. В схеме состояли многие влиятельные люди из аппарата здравоохранения и муниципальных организаций, которых текущий порядок вещей вполне себе устраивал.
Отец был человеком, будто бы знающим наперед все хитросплетения судьбы, имея при себе план дальнейших действий и сохраняя хладнокровность в любой ситуации. Мишу такой расклад не устраивал от слова совсем. Был период, когда он истерично доказывал необходимость врачебного вмешательства, были моменты, когда он готов был добиться признания Дмитрия Денисовича, отца своего родного, недееспособным и привлечь к работе психотерапевтов. Кидаясь на стены от безуспешных попыток переубедить его, он убегал из дома, найдя спасение в тусовках с дешёвым алкоголем и такой же дешёвой компанией. Но чуть позже возник довольно трудный диалог между сыном и отцом, который заставил Мишу отступить от своих планов, приняв выбор умирающего человека. Детали диалога не выходят у него из памяти и с мыслью о сказанных словах приходиться засыпать, просыпаться и жить. Но ему нужно как-то научиться уже. Отпустить отца. Отпустить себя. Отпустить все мыли, направив фокус на то, что сейчас действительно может быть важно. На вещи, которые можно ещё исправить, на ситуации, которые обуздать будет проще, чем угасающего на глазах сумасброда, который был для него в последнее время дороже жизни.
– Бать, нам надо это обсудить, – уверенно сказал Миша, перекрывая отцу дорогу на балкон, куда он хотел сбежать, чтоб пресечь этот диалог в зародыше.
– Нечего тут обсуждать, я не лягу ни в больницу, ни в дурку и вообще не позволю никому над собой проводить опыты! – отвечал отец, постепенно повышая голос.
– Лучше в гроб лечь, да?
– Лучше.
– А ты вообще обо мне подумал? У меня кроме тебя нет больше никого, почему ты не хочешь бороться хотя бы ради меня? Я никогда ничего у тебя не просил, даже денег не занимал, я всего добивался сам, но сейчас я тебя прошу единственный раз в жизни! Выслушай меня и не сдавайся ради меня!
– Пойдем покурим, че стоять, – пробурчал отец с отрешенным взглядом, будто сказал это засохшей горбушке на столе.
Когда оба вышли на балкон и прикурили, Дмитрий Денисович сказал уже более спокойным и располагающим тоном:
– Сынок, я понимаю, что тебе сложно это принять, нет, ты не перебивай сейчас. Дай скажу. О раке я вообще узнал за месяц до того, как решился сказать тебе. Да подожди ты! Я думал о лечении. Я действительно об этом думал, взвешивал все за и все против. Понимаешь, ты ведь взрослый уже, ты уже не ребенок, а я хочу уйти еще с тех пор, как мы похоронили твою мать, ты ее уж забыл поди.
