– Не забыл, – со слезами в голосе сказал Миша.
– С тех пор меня на свете ничего не держало кроме тебя, которого надо было вырастить, воспитать, поставить на ноги. Я не был хорошим отцом, я понимаю, но ты был сыт, одет, обут, образован по мере возможности. Я тебе уже не нужен. А о ней я думаю постоянно. Каждый день. На протяжении вот уже почти пятнадцати лет. Я не могу так уже, лезть в петлю – смелости не хватит, а тут будто сам Бог меня услышал. Наверно и есть в жизни что-то такое… – на этом моменте он тлеющей сигаретой показал наверх и на какой-то промежуток времени повисло тягучее молчание. Оба докурили, но стояли молча. Отец облокотился на подоконник и смотрел поверх домов, Миша же, борясь со слезами бессилия смотрел в пол, ощущая монолитную усталость в плечах, от которой хотелось упасть и раствориться в вечности, обретя долгожданный снисходительный покой и отдых от ноши, которую приходится сейчас нести. Спустя какое-то время диалог возобновился:
– Мне тяжело без нее, ты не представляешь, через что мы прошли вместе с ней, но я таким счастливым не был никогда в жизни, никогда! Я гоню прочь от себя воспоминания прожитых с ней дней, но они все равно приходят за мной, от этого никуда не уйти, и я каждый раз пытаюсь сбежать от этого на работу, в запой, да куда угодно, лишь бы не думать о ней, но я устал, сынок, я очень устал от этого. Гришаевы дают мне хорошие лекарства, мне почти не больно. Свои последние дни я хочу провести не в палате с такими же рахитами, а в своем собственном доме с сыном. – повисло молчание.
– С тобой, потому что у меня тоже никого не осталось, – проговорил отец дрогнувшим голосом.
– А ты подумал, каково мне будет от того, что у меня на руках отец умирает?
– Так я все равно умираю, не важно, где это случится. Просто мы так мало времени проводили друг с другом, пускай хоть сейчас, хоть как-нибудь компенсируем… Слушай, ты говорил, что ничего у меня не просил, так вот и я тоже у тебя ничего не просил. А сейчас я прошу тебя, сделай мне одолжение, дай мне умереть так, как я хочу. Я достаточно близких похоронил, и знаю, что вправе просить такое. Пообещай мне, что ты продолжишь обучение музыке, что-что, а это у тебя получается хорошо, твоя мать тоже песни писала…
– Серьезно?
– Да, только не записывала их, любила петь сама. Ты мне обещаешь?
– Обещаю…
– Машину не продавай, это мне брат мамы, твой дядя подарил. С подарками так поступать нельзя. Не нужна будет – так пусть просто стоит.
– Хорошо…
– Сынок, я в последнее время много думаю об этом, если уж и есть что-то такое в этом мире, то может, и мы с твоей мамой снова увидеться сможем. Она мне снится, в последнее время все чаще. Ты пойми, что я может с ней снова встречусь, мне ведь больше и не надо ничего. Ты меня отпустишь?
– Да.
Долго Миша не мог забыть детали разговора, да и сейчас он тоже не забыл. Но что делать с таким человеком? Пусть будет его воля, надо привыкать жить одному. Для начала надо придумать план, взять пример с отца. У него всегда есть план, его невозможно застать врасплох. Можно будет сейчас набрать кучу смен на работе, это позволит как-то на законных основаниях не находиться дома. Пускай отец и говорил, что хочет провести остаток дней с сыном, но это была своего рода манипуляция, как дополнительный аргумент не ложиться в клинику. Да и имеет ли смысл в эту клинику ложиться. Лечатся те, кто хотят избавиться от болезни, а старик, хотя никакой он не старик еще, воспринял смертельную болезнь как подарок небес. Вот это да.
