Мудрость леса. В поисках материнского древа и таинственной связи всего живого - страница 3

Я сорвала один из крошечных грибов. Колоколообразные эльфийские шляпки мицен, темно-коричневые сверху, к краям постепенно становились прозрачно-желтыми, открывая пластинки-ламеллы и хрупкую ножку. Ножки уходили в борозды коры, разрушая дерево, – грибы выглядели настолько хрупкими, что это казалось невозможным. Но я знала, что они способны на это. Те мертвые тополя из моего детства упали, а вдоль их тонкой растрескавшейся коры проросли грибы. Через несколько лет пористые волокна перегнившей древесины полностью исчезли в земле. В ходе эволюции эти грибы выработали метод разрушения древесины: они выделяют кислоты и ферменты, а затем поглощают энергию и питательные вещества из древесины. Я соскочила с бревна, ткнув шипованными подошвами в почву, и, хватаясь за стволы пихтовых саженцев, стала подниматься по склону. Саженцы нашли себе место, где были в балансе солнечный свет и влага от талого снега.

Рядом с деревцем, которому было уже несколько лет, примостился масленок с коричневой плоской шляпкой; отслаивающаяся пленка сверху и желтый пористый низ; его мясистая ножка исчезала в земле. Во время дождя гриб вырвался из густой сети ветвящихся грибных нитей, глубоко уходящих в лесную подстилку, подобно землянике, созревающей над огромной запутанной системой корней и побегов. Получив заряд энергии от нитей в земле, шляпка гриба раскрылась, как зонтик, оставив следы кружевной вуали, обнимающей покрытую коричневыми пятнами ножку примерно до середины. Я вырвала плодовое тело гриба, который жил преимущественно под землей. Нижняя сторона шляпки напоминала циферблат солнечных часов с радиально расходящимися порами. В каждом овальном отверстии находились миниатюрные трубочки, из которых, как искры из хлопушки, вылетали споры.

Вокруг ямки, оставшейся после гриба, рассыпался ореол из спор цвета корицы. Другие споры могли улететь с ветром, прилипнуть к ножкам какого-нибудь летающего насекомого или стать обедом для белки.

Из крошечного кратера, в котором еще сохранились остатки ножки, вниз тянулись тонкие желтые нити, создающие причудливую разветвленную вуаль грибного мицелия – сети, покрывающей миллиарды органических и минеральных частиц, образующих почву. На ножке виднелись обрывки нитей, которые были частью этой паутины, пока я безжалостно не оторвала гриб от его «швартовов». Плодовое тело – это видимая верхушка чего-то глубокого и сложного, похожего на толстую кружевную скатерть, вплетенную в лесную подстилку. Нити, оставшиеся от него, расходились веером сквозь опад – иголки, почки, мелкие прутики, разыскивая, обвивая и впитывая минеральные богатства. Я задумалась, может ли этот масленок, подобно мицене, разлагать древесину и опад, или у него другая роль. Я сунула его в карман вместе с миценой.

Вырубка, где спиленные деревья заменили саженцами, все еще не просматривалась. Собирались тучи, и я достала из жилета желтый дождевик. Он поистрепался от ходьбы по зарослям, и его водонепроницаемость оставляла желать лучшего. Каждый шаг от пикапа усиливал ощущение опасности и предчувствие, что до ночи я не вернусь к дороге. Однако я унаследовала инстинкт преодоления трудностей от бабушки Уинни, которая была совсем юна, когда ее мать Эллен в начале 30-х заболела гриппом. Снег тогда отрезал семью от мира, и Эллен умерла в своей комнате, прежде чем соседи наконец-то пробились через замерзшую долину и снег глубиной по грудь, чтобы проведать клан Фергюсонов.