Муки науки: ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль - страница 10

11. Показ под предлогом критики.Многие ученые понимали, что изоляция наносит советской науке колоссальный ущерб, что необходимо знакомить широкие круги научной общественности с зарубежной классикой и с новейшим развитием научной мысли за рубежом. Но столпы режима и их идеологические церберы резонно видели в этом опасность для очага социалистической истины и строго блюли его чистоту, защищая от проникновения чуждых идей. Да и вообще от любой подозрительной (не апробированной, не переработанной, не пережеванной) информации. В основе этого запрета, надо признать, лежала тайная неуверенность в своих силах, в способности одолеть «потусторонние» идеи в честной борьбе. Лежал страх. Идеям был поставлен заслон. Из западных книг и статей переводились на русский язык лишь очень немногие – близко родственные по духу. Иностранными языками владели далеко не все, а зарубежные издания к тому же были для большинства труднодоступны (с ограниченным доступом), а то и находились в спецхранах, под замком.

Опечаленные этим ученые скоро нашли выход: когда критиковались западные концепции и их авторы, хоть что-то из критикуемого неизбежно воспроизводилось. Вот это и использовали. Под предлогом борьбы с буржуазной идеологией, под предлогом критики той или иной западной научной концепции можно было ее описать. Вступить в чисто научное обсуждение ее, в дискуссию по выдвигаемым проблемам – но при непременном условии: отпустить несколько «разоблачительных» и «ниспровергающих» фраз. Понимающий читатель пропускал эти фразы (иной раз вполне резонные), но внимательно читал изложение концепции и дискуссию вокруг нее. Такие работы пользовались в СССР большим спросом, особенно у молодежи.

Двухтомник А.Л. Монгайта «Археология Западной Европы» (1973–1974) посвящен описанию культур, но имеет обширное, на добрую сотню страниц, введение в различные теоретические концепции, а критическая часть в нем очень сжатая и умеренная. В последние годы жизни Монгайт был если не в опале, то во всяком случае не в чести. Сын его соавтора, Амальрика, стал прославленным диссидентом; Пруто-Днестровскую экспедицию его друга Г.Б. Федорова, ставшую прибежищем диссидентов, тряс КГБ; сам Монгайт участвовал в «неблаговидных» акциях – собирал подписи под протестами против притеснения интеллектуалов. Несомненно, что пафос «Археологии Западной Европы» был не в критике западных исторических теорий…

Концепцию эмигрировавшего М.И. Ростовцева подробно (хотя и с положенной ругательной критикой) излагали в своих работах Д.П. Каллистов (1949) и Т.В. Блаватская (1950).

12. Подражание соцреализму.На основе длительной практики ученые подметили, что если настойчиво и громко декларировать какие-то постулаты и качества как «нашенские», социалистические, российские, тогда как на деле эти качества нам не присущи и эти постулаты далеки от реализации, то научная администрация оказывается в неудобном положении: ей приходится принимать меры, чтобы хоть как-то соответствовать объявленным качествам и постулатам. Проявлять полное лицемерие и принимать абсолютно нереальные похвалы она все-таки – по крайней мере, в научной среде – не может. Значит, при некоторых условиях стоит эти постулаты и качества декларировать – так сказать, авансом, давая понять, что аванс требует отработки.

Получается нечто вроде известных принципов социалистического реализма: выдавать желаемое за действительное! Нет ли здесь опасности просто стать заурядным льстецом, украшателем? Да, такая опасность есть. И все же нередко ученые на этот риск шли. Дело в том, что наши люди привыкли к такому восхвалению системы устами ее служащих и большей частью относились к нему как к неизбежной формальности, простительной для авторов. Когда же в роли такого глашатая и апологета выступал человек, от которого этого не ожидали, то читатель невольно задумывался: что перед ним – карьеризм или некая сверхзадача с потаенным смыслом, и тут на весы клались не только стилистические тонкости контекста, но и авторитет конкретной личности и определенный оттенок долженствования.