Королевы-матери наливаются хересом – бурой паточной микстурой от кашля, смертельной на вкус. Тетя Бэбс несет рюмку хересу вниз, на кухню, для Банти, которая смазывает молоком булочки с колбасным фаршем, прежде чем сунуть противень в духовку.
– А я думала, про меня все забыли, – высокомерно говорит Банти, беря рюмку и деликатно пригубливая.
– Ты пропустишь коронацию, – говорит тетя Бэбс, и Банти награждает ее виртуозным взглядом, безмолвно и отчетливо говорящим: а кто будет вас всех обслуживать?
– Помазание миром началось! – возбужденно пищит наверху Патриция, и тете Бэбс удается уломать Банти оставить булочки непомазанными и подняться наверх, чтобы увидеть, выражаясь словами «Дейли график», «наиболее торжественную и важную часть церемонии». Настолько торжественную и важную, что королеву закрывает толчея епископов, и самого миропомазания собравшиеся Над Лавкой не видят.
– Прекрасный телевизор, – говорит тетя Глэдис, когда Бэбс притаскивает Банти обратно в комнату.
Банти улыбается и угодливо благодарит, словно в прошлой жизни лично помогала Лоуги Бэрду изобретать телевидение.
– Прекрасная фанеровка под орех, – говорит дядя Том, и все согласно бормочут.
– Банти, у тебя очень красивое платье, – вдруг произносит дядя Билл, и Банти слегка дергается: Билл ей не нравится (по той единственной причине, что он – родственник Джорджа). Если Билл, человек с полным отсутствием вкуса (это святая правда), одобрил платье, значит, думает Банти, с этим платьем что-то непоправимо не так.
Платье на самом деле чудовищное – уникальное в своем роде произведение, вязаное, в коричневую и желтую полоску с продернутой люрексовой ниткой, так что Банти в нем похожа на осу, которая собралась на новогоднюю вечеринку.
– «И вот наступил момент, которого ждали все британцы, все граждане стран Содружества и империи», – читает вслух Патриция.
– Великий момент! – говорит дядя Тед, заглядывая ей через плечо.
Его рука, едва касаясь, лежит на спине школьного блейзера племянницы – вроде бы вполне естественный для любящего дядюшки жест, но, если вдуматься, не очень. В любом случае он неудачно выбрал объект: Патриция терпеть не может, когда ее хватают, и очень быстро выкручивается из-под дядюшкиной руки.
Тут в комнату снова влетает Джиллиан, полная решимости продемонстрировать всем свои пируэты, и начинает крутиться перед экраном, как раз когда королеве на голову возлагают корону, так что половина зрителей начинает вопить «Боже, храни королеву!», а другая половина – «Джиллиан! Отойди сейчас же, противная девчонка!». Джиллиан надувает губы, ангельские кудряшки трясутся от огорчения, и Люси-Вайда материнским жестом простирает руку и говорит:
– Поди, миленькая, поди со мной.
И обе упархивают делать что-то важное с куклами. Ни у Патриции, ни у меня кукол нет. Патриции они ни к чему, – впрочем, она часто занимает кукол у Джиллиан, чтобы играть с ними в школу. Патриция любит играть в школу. Она очень строгая учительница – я-то знаю, потому что иногда она использует вместо куклы меня.
Признаться, я бы не отказалась от куклы, хотя у них у всех, кажется, жесткие волосы, формованные из пластмассы, и злые лица. Джиллиан дает своим куклам имена – Джемайма, Арабелла. У Патриции есть панда (по имени Панда – Патриция не любительница причудливых имен), к которой она очень привязана, а у меня – плюшевый медведь (по имени Тедди), который мне ближе любой родни. У меня уже на удивление обширный словарь – из десяти слов: конечно, в него входит «Тедди», а также «мама», «папа», «Пась» (Патриция), «Зы» (Джиллиан), «баба» (Нелл), «бай-бай», «лавка», «доти» (универсальное слово, обозначающее все остальные предметы и явления) и самое главное слово – «Мобо».
