С тех пор, как я ощутил в себе силу распознавания внутренней ржавчины героев моих картин, пришла уверенность. Она разрасталась вширь и уходила вглубь с каждым движением, вдохом, шагом. С каждым следующим написанным портретом я тренировал не только руку, но и это умение. Тайное знание. Манеру писать и манеру думать о результате работы. С каждым новым мазком я учился переносить живую толику души на холст. Старался угадать истинные чувства и устремления очередного заказчика. Предоставить ему отличную и устраивающую его работу.
Свою душу я старался держать закрытой, резко отделяя работу от своих чувств и переживаний.
Портрет – ответственная работа.
Мои чувства – моя личная жизнь.
Эти две ипостаси должны идти, не пересекаясь.
Жить параллельными жизнями.
От такого разделения выиграет результат.
Так говорил мне Учитель.
Нельзя ничего личного привносить в работу, только профессионализм. И я держал душу подальше от палитры с разложенными на ней красками. Подальше от радужного многоцветья, которое оживает и расцветает под моими чуткими пальцами. Вступает в резонанс с моей душой.
С той волшебной минуты, как тайна коснулась меня крылом, я боялся измазаться одной из моих живых красок.
Нечаянно нанести на своё тело.
Мазнуть по мыслям.
Опасался соединиться с чужой душой.
Заразиться её грязью, не приемлемыми для меня устремлениями.
Только дети были исключением из этого правила. Их души были чисты и светлы. Находили живой отклик в моей.
Писать портреты – моё любимое дело. Всё остальное, выходящее за его рамки, касается только меня и принадлежит мне одному. Часто мысли при работе непонятным образом оживали, становились частью картины, но об этом знал только я. Зачем кому-то ещё знать мои тайны?
Чужие тайны обременяют.
Лишают спокойной жизни.
Наводят на посторонние мысли.
Мешают дышать.
Могут разбудить ревность, досаду, ненависть.
Лучше знать в точности только свой собственный внутренний мир.
Жить с ним в мире и согласии.
Доверять себе.
Не лезть в чужую душу, куда тебя не хотят пускать.
Не рисковать, не будить зловещие тени чужих тайн…
И даже если они сами открываются под моей кистью во всей мерзости.
Так лучше для всех.
Где бы я был, что бы со мной стало, и сумел бы я приобрести это тайное знание чужих тайн, если бы не Учитель?
Как, по какому высшему закону справедливости он, мой Отец и Учитель, появился в моей жизни?
Не могу сказать точно, сколько прошло времени с тех пор, как я обманул соседку Юлию Марковну, сбежал от неё и обосновался в Эрмитаже. Жизнь здесь была совсем не такой сладкой, как представлялась вначале, но я ни минуты не жалел о храбром поступке. Я дремал на полу в укромных уголках огромных залов, спрятавшись за тяжёлые портьеры. Спал на царских кроватях под пыльными покрывалами и на роскошных диванах, отдающих мне своё тепло. Сворачивался в каминах калачиком за металлическими резными загородками. Питался теми остатками еды сотрудников музея, что удавалось найти. Сон был чуткий, еда – редкой и скудной, но она была, и с голоду я не умирал.
С материальной частью музейной жизни всё обстояло более или менее благополучно. Но с другой, невидимой, той, которую не потрогаешь руками… Мне не хватало близкого человека рядом. Тепла человеческой речи, обращённой именно ко мне. Разговоров глаза в глаза. Вопросов-ответов. Всего того, без чего человеку очень трудно существовать, – самого обычного общения. Не важно с кем. C одноклассниками, с продавщицей в булочной, с соседями по площадке, с друзьями. Этого общения недоставало мне по той простой причине, что таких людей у меня – не было. Никого из них.
