Однажды, накануне очередного выступления, Карло был сам не свой. Уже будучи в гриме, он заперся у себя в уборной, никого не принимая. Как туда смог пробраться Георг Фридрих Гендель, которого Карло просто боготворил, уму непостижимо, но тот вдруг показался из-за портьеры и, глядя на изумленного Фаринелли, с дьявольской ухмылкой подошел поближе.
– Уйдите, прошу вас, ― пробормотал Карло, ― я не могу сейчас уделить вам внимание, я просто в ужасном состоянии.
– Я не займу у вас много времени. Я хочу поговорить с вами наедине, без вашего брата. Помните, несколько лет назад я хотел купить вас, и только вас. Но вы совершили непростительную глупость, которая, впрочем, свойственна вам, Карло Броски! Вы были настолько глупы, что посмели отказаться от моего предложения, спрятавшись за спину своего брата ― бездарного композиторишки, способного лишь на сочинения, достойные балагана. Однако я здесь. Подумайте о вашем будущем! Я не за вас переживаю, а за тот дар, которым щедро наградил вас Господь. Доколе вы будете тратить его так бесцельно? Призываю, остановитесь! Служите музыке, служите искусству!
– А вам? Вам я еще нужен, маэстро? ― слабо прошептал Карло.
– Нет! Мне не нужен никто! Кем вы себя мните? Богом? Сознаюсь, что слыша вас, я не могу писать. Вы украли у меня вдохновение, у меня опускаются руки! Я просто ненавижу вас, Фаринелли!
Карло боролся с головокружение. Опять приступ! Его нервы были напряжены до предела, но он попытался подняться.
– Ах, какая стать, какая осанка! Красота в высшем ее проявлении! Ваш красный плащ и перья, должно быть, отправят в экстаз эту изголодавшуюся публику. У вас пот на лице, вы испортите грим. Что ж, не хотите разговаривать со мной? Вы в очередной раз упустили свой шанс, Фаринелли!
Фаринелли, борясь с приступом дурноты, добрался за кулисы, где его ждал Буцефал, тот самый белый конь, на котором он в образе Александра Македонского появлялся на сцене. Что было потом, лучше не вспоминать: оркестр уже играл бравурное соло, руки Риккардо летали над скрипками и белыми париками музыкантов. Карло смог направить коня в центр огромной сцены, минута, другая… великий Фаринелли молчал. Зал напряженно затих. И вдруг певец без чувств свалился с лошади. Риккардо метнулся к нему: брат был без сознания…
Когда это произошло, меня не было в театре, в это время я трудилась над росписью в церкви. Оставались последние штрихи ― нанести позолоту, и это увлекло меня настолько, что я работала при свечах до самой темноты. Вернувшись домой, я сразу поняла, что произошло что-то страшное: у подъезда стояла пустая карета, а в окнах Карло был свет. Сердце мое зашлось так, что я не могла отдышаться, и вмиг поднявшись наверх, очутилась в наших покоях. Риккардо вышел мне навстречу из спальни и прикрыл за собой дверь:
– Риккардо, почему ты здесь?!
– Тише, ничего страшного, ему стало плохо, и я привез его домой.
– Как это стало плохо?
– Потерял сознание прямо на сцене, свалился с лошади. Это все чертов Гендель! Говорят, его видели в театре.
Оттолкнув Риккардо, я влетела в комнату и первое, что заметила, ― чашку с остатками молока и маленький флакончик рядом. Я взглянула на бедного Карло. Лоб его был покрыт испариной, он бредил. В бешенстве я кинулась на Риккардо, вытолкала его за дверь и стала кричать, злясь от собственного бессилия.
– Ты снова дал ему опиум? Да ты сущий дьявол! Как ты смеешь называться ему братом? Ты губишь его день за днем! В тебе нет ни жалости, ни любви! ― я колотила этого человека что было мочи, я хотела уничтожить его, просто растоптать.
