– Но ведь это так прекрасно! Почему же вы грустите? Разве блеск и мишура королевских дворцов сравнится с уютным уединенным замком, где вы вдвоем с любимым?
Я вспомнила наш маленький домик, гроздья винограда, теплое солнце и море.
– Детка, ты вот-вот заплачешь. Не хочешь рассказать старухе о своей печали? Я слышала, что причиной твоего отъезда стали братья Броски. Который из них?
– Не знаю. Причина во мне.
– Так как его звали?
– Карло.
– И ты, конечно, любила его больше жизни, ― улыбнулась тетушка.
– Я и сейчас люблю его больше жизни.
– Дитя мое, так почему, бога ради, ты здесь?!
– Так получилось, и так… будет лучше для нас всех.
– Это глупо и преступно, вот что я тебе скажу. Если бы я смогла тогда удержать своего Генриха от похода на войну… Вот что непоправимо! Кроме смерти, можно исправить все.
– Вы так говорите, тетушка, потому что вы мудрая.
– Ты хочешь сказать, что я старая и потому мудрая, ― она рассмеялась, показывая прекрасные жемчужные зубы. ― Мудрость приходит с годами, дитя. А вы, молодые, так наивны! Вы предпочитаете набивать свои шишки, чем слушать нас, стариков. Как я могу тебе помочь? Мне больно смотреть на твое грустное лицо.
– Тетушка Маргарет, вы могли бы арендовать ложу в королевском театре?
– Могла бы я? Завтра ты получишь свою ложу! Не зря же я столько отдала двору, не правда ли? ― и она заговорщицки подмигнула.
Карло вдруг принял приглашение испанской королевы Елизаветы Фарнезе. Она почему-то была уверена, что пение Фаринелли поможет облегчить муки ее страдавшего неврастенией супруга. По рождению Елизавета была итальянка и, вероятно, слышала Фаринелли раньше, когда приезжала в Италию навестить отца. Позаимствовала ли она свою идею у другой испанской королевы, Марии-Анны Нейбургской, по сходной причине с 1698 по 1700 год державшей при Карле Втором Маттеуччо? Была ли она уверена, что так называемая «музыкальная терапия» способствует исцелению? Как бы там ни было, Карло и его брат отправились Мадрид. Филипп Пятый, внук Людовика Четырнадцатого и первый Бурбон на испанском престоле, дошел к этому времени до крайней степени истощения и депрессии. Ничто не спасало его от приступов черной меланхолии, когда он по нескольку дней не вставал с постели, никого не желал видеть, даже не умывался. Притом он уже более двадцати лет страдал припадками буйного помешательства, когда сам себя царапал и кусал, нападал с кулаками на королеву и утверждал, что он то ли заколдован, то ли уже умер, то ли превратился в лягушку.
Первая встреча этого «демона» с новоприбывшим «ангелом» состоялась при следующих обстоятельствах: вечером королева привела Фаринелли в смежную со спальней короля комнату и попросила спеть. Эффект превзошел все ожидания. Филипп, прежде ни в чем не находивший утешения, буквально просиял: его искаженное лицо смягчилось, он улыбнулся, позвал к себе Фаринелли и сразу предложил в награду за только что испытанное огромное наслаждение все, что тот пожелает. Певец попросил лишь об одном: пусть его величество встанет с постели, побреет бороду и снова займет подобающее ему место главы государства.
Так Карло постепенно превратился в главное лекарство монарха. Каждое утро (кроме тех дней, когда назавтра ему предстояло причащаться) король говорил Фаринелли, что вечером ждет его у себя, и сразу после обеда тот приходил провести с Филиппом Пятым долгие вечерние часы в беседе, пении, игре на клавикордах, а иногда и в молитве. На протяжении долгих недель Фаринелли каждый вечер пел королю одни и те же арии, всего четыре или пять, что лишний раз подчеркивало волшебные и сверхъестественные свойства голоса Фаринелли, так как на самом деле репертуар его был огромен, а главное, он был гениальным импровизатором и мог по собственному вкусу орнаментировать любое произведение.
