Мы будем вместе. Письма с той войны - страница 28

Муся, ты, конечно, помнишь, как Павка, потеряв здоровье, решил написать книгу. Я не Павка, но мне хочется сказать своё слово. Если надо, буду учиться, но я это сделаю. Это глупо, самоуверенно, но это, быть может, помогает мне жить, а чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Каждое твоё замечание мне необходимо.

Муся, мне нравится твоя откровенность относительно моего приезда. Неужели ты думаешь, что я приехал бы ради бесполезного дёргания нервов себе, тебе и твоим близким? Ведь я помню, как ты уставала в те дни. А кому это нужно? Я знаю, что ты любишь меня. Добиваюсь того, что нужно, а там…

Может быть, оживёт моя деревянная богиня30. И для этого не надо будет отрывать время, портить нервы, злить родных.

Мучает меня только время.

Если хочешь, свои биографические письма я буду писать распространённей. Ты советуешь придумывать неожиданные, внезапные сочетания. Муся, не сумею.

Положение прежнее.

У Абраши и Жени не был уже несколько дней. Скоро будем далеко друг от друга.

Кухня.

Это не относится к увлечению кухней, но когда-то это доставляло мне удовлетворение творчества.

Милая страдалица-мать. Родившая четырнадцать детей, кормившая шесть человек или, как говорят, ртов. Старшими в доме – сестра и я. Отец сидел в колчаковской тюрьме. Мать приходила домой, утомлённая работой, разбитая неудачами. Мне было больно глядеть на неё. Я знал, что достаточно было мне поцеловать её, погладить – и ей было бы легче. Но я не любил ласкаться. Был угрюм, хотя сердце разрывалось от жалости. Иногда я превозмогал себя и утешал её своими ласками. Чаще я приносил книги и читал вслух. Она страстно любила книги. Эти книги или отрывали её от жизни, которая гнула её к земле, или рисовали жизнь ещё мрачнее её. «Хижина дяди Тома»32, «Камо грядеши»33, «Подлиповцы»34 и «Князь Серебряный»35 и т. п.

Иногда хотелось сделать больше.

Приходя поздно из школы, я видел, как мать возится с горшками, ворча на сестру за грязь. Тогда я обращался к сестре:

– Стюра36, сегодня кино «Сюркуф»37, давай уговорим маму.

Настя шла дипломатом. Мать отмахивалась, но ласки и просьбы брали верх: «Ин пойду». И они с сестрой шли в город в кино. Я уверял, что у меня много уроков. Но лишь только мать и сестра уходили из дома, я быстро ставил два огромных чугуна воды в печь и брался за уборку.

Это не была уборка ради чистоты, это был подарок. Выполнял я его с любовью. Очищал каждый уголок, мыл ту посуду, которая никогда не имела этих привилегий (так как это было обычно в субботу, то создавало праздничное настроение). Расставлял всё в строгом порядке, руководствуясь чувством симметрии. Доставал из сундука чистые занавески, скатерти. Уборке подвергался весь дом.

К моменту прихода матери был готов самовар, на столе стояли чашки, лампа, очищенная до блеска, с чистым стеклом. 4 часа пролетали незаметно. Старался сделать как можно больше и с равнодушным видом садился за стол читать книгу.

Самое приятное было впереди: заходит мать. Я боковым зрением наблюдаю за её изумлением, сохраняя мраморное лицо.

– Озорник ты, Ганюшка!

Тут я не выдерживал, и мы обнимались с мамкой.

Когда у Горького я прочитал про его любовь к уборке самых укромных уголков комнат, мне вспомнились мои «сюрпризы». Ныла спина, болели руки, но сколько было радости.