Старушка отступила и даже не попыталась снять с себя руки кавалера. Вероятно, заигрывания старого альфонса были для нее привычным делом.
Я пересилил себя и вошел следом. Прихожая, как и коридор, были загромождены поставленными друг на друга коробками, в которых лежали какие-то бумаги, старые облезлые маски животных, зонты без ручек, сломанные детские игрушки и много подобного барахла. Стены тоже использовались для хранения вещей. Отовсюду торчали кривые гвозди, на которых висели пакеты с таким же бессмысленным мусором. Какое-то время я просто стоял, не решаясь закрыть за собой дверь.
– Не напусти комаров, – сказал Семеныч и показал кулак.
Я потянул за ручку. Щелкнул английский замок, и в прихожей стало темно.
Сладкая парочка уже ворковала на кухне. Семеныч нес очередную чепуху о кулинарных талантах Клавдии Степановны, а та в свою очередь застенчиво хихикала. Я стал пробираться через завалы хлама навстречу единственному источнику света. Ходить по квартире можно было лишь по узким тропинкам, настолько узким, что в некоторых местах приходилось протискиваться боком. О чем меньше всего думала хозяйка мусорной горы, так это о комфорте.
На кухне меня вновь едва не стошнило. Дышать носом здесь было решительно невозможно. Пенсионеры же, напротив, находились в приподнятом настроении, и будто не замечали зловоний: ухажер что-то высматривал в шкафчике, а его барышня копошилась в черном пакете, от которого в сторону батареи прокладывал себе дорогу бурый ручеек. Как оказалось, в пакете было мясо. Старушка вытащила несколько кусков, поднесла их почти вплотную к глазам, затем один вернула обратно в пакет, а остальные выложила на разделочную доску.
– Николай Семенович, что насчет иконы? – напомнил я старику цель нашего визита.
Семеныч с некоторым недовольством посмотрел в мою сторону, поставил на захламленный стол три разномастных бокала и, прокашлявшись, произнес:
– Знаешь, Клавдия. Сегодня на мусорке этим молодым человеком была по ошибке оставлена икона. Ты случаем не находила?
Тетя Клава, увлеченная приготовлением какого-то блюда, пропустила вопрос своего ухажера мимо ушей. Похоже, старуха всерьез возомнила себя знаменитым поваром и намеревалась поскорее продемонстрировать кулинарные способности гостям.
– Наберись терпения, – шепнул мне на ухо Семеныч, – пока она готовит, лучше ее не трогать.
Я убрал с табурета коробку с пластинками и присел. Коллекционер кузнечиков стоял у открытого шкафа, полки которого были заставлены бутылками. Жидкость в бутылках не соответствовала этикеткам. Так в литровую водочную было налито что-то желтое, а в коньячную нечто белое. После долгих раздумий Семеныч сделал выбор в пользу темно-коричневой жидкости. Он ее так и назвал:
– Попробуем темно-коричневую.
Кагэбэшник наполнил бокалы доверху и поочередно секунд за двадцать опустошил каждый.
– Неплохо, – сощурился Семеныч и вновь налил темно-коричневую в бокалы. На этот раз выпивать все он не стал. Я вдруг подумал, что старикан ходит сюда вовсе не из-за пражского салата.
– Пей, – сказал пенсионер и пододвинул ко мне загадочное пойло, – продезинфицировано, продегустировано.
– Что это? – спросил я.
– Не знаю, – равнодушно ответил он, – но в магазине такое точно не купишь.
Я взял бокал и поднес к носу. Воняло спиртом и мятой. Больше сказать о субстанции я ничего не мог.
– Ну же, – улыбнулся Семеныч и ударил своим бокалом о мой, – смелее. Полегчает.
