Мы - развращённые - страница 62
Переступив порог его комнаты, она застыла. Доган подошел к Марлен. Он не набросился не неё с поцелуями, как делал раньше, и ждать у двери полчаса тоже не заставил (так он тоже делал несколько раз).
Ныло плечо. Марлен пожалела, что не попросила двойную порцию обезболивающего.
– Я видел гонку, – сказал он внезапно, а его взгляд блуждал по её плечу.
Марлен молчала. Её очень правильно одели – ткань скрывала все полученные ушибы. Если бы он не знал о ранении – он бы его и вовсе не заметил,все синяки и ушибы были скрыты под тканью.
– Садись на кровать.
Марлен кивнула. Стараясь не потревожить руку, начала взбираться на кровать.
– Я сказал – садись, а не ложись! - прикрикнул судья недовольно.
Марлен испуганно шарахнулась и сделала, как было велено: села на самый край.
Ящерр нахмурился. Подошел к ней, начал расстегивать лисице платье. Старался быть осторожным, но при очередном движении Марлен не смогла удержать крика боли. Рука ныла.
– Так больно? – спросил ящерр. В голосе пробивалось беспокойство.
Марлен кивнула. Нельзя же правду от него скрывать.
Ящерр нахмурился. Принялся за старое – продолжил снимать платье, но теперь делал это намного аккуратнее.
Когда она осталась в одном белье, он отошел он неё на шаг и принялся рассматривать. Затем – присел около неё на корточки.
– Я спрашиваю – ты отвечаешь, – сказал. – Насколько сильно болит рука?
– Мне… нужно немного обезболивающего, – прозвучало обтекаемый ответ.
Ящерр недовольно скривился.
– Это не ответ. Как сильно болит сейчас?
– Сильно, – прошептала напуганная лисица. Вся бравада, что не так давно лицезрел доктор в лазарете, улетучилась, как пуля из пистолета.
– Шевелить рукой можешь?
– Очень… болит, когда шевелю.
– Понятно.
Он поднялся. Вышел из комнаты. Вернулся спустя минуту, и сразу наткнулся на испуганные глаза лисицы.
Ему не понравился этот взгляд. Гонщица была как на минном поле, – подорвется при малейшем шорохе. Он сам завел такие порядки, сам её довел до подобного, но почему-то результат «воспитательных работ» не удовлетворил.
Он кинул на кровать рубашку – простую, длинную.
– Переоденься.
Марлен взяла в руки белую ткань. На её лице проступило замешательство. Невысказанное «зачем» повисло в воздухе.
Она взялась за ткань и снова не удержала болезненный вскрик.
– Да как тебя только пустили ко мне в подобном состоянии! – разозлился ящерр, хватая рубашку и бережно помогая лисице её одеть.
Из недр белой ткани на него смотрели встревоженные глаза. Ящерр скривился, осознавая, какую глупость только что сказал. Приказал бы – ему бы и труп её приволокли.
Он переодел девушку, а затем всучил ей две таблетки и стакан с водой.
– Выпей. Полегчает.
Лисица без возражений выпила лекарство. Доган подумал, что, если бы он сказал, что это яд – она бы тоже выпила, покорно.
И пока он погружался в раздумья, некто чужой его же руками укладывал лисицу в его постель и укутывал одеялом.
Увы, утром…
Утром, когда благодаря выданным ящерром лекарствам боль пройдет, а раны заживут, Доган разбудит лисицу требовательным поцелуем, уложит под себя, разведет её ноги в стороны и …
– Какая сладкая лисица…
Затем – потребует убраться восвояси. И не узнает маленькая лисичка, что жестокий судья всю ночь целовал её волосы, гладил её плечи и что-то шептал ей на ухо. А утром проснулся с мыслью, что ему приятно находиться с Марлен в одной постели.
Его жестокость была следствием его страхов и, как он полагал, слабости. И он сам себя презирал за то, как несправедливо поступает с девушкой, которая ни в чем не виновата. Но он слишком много времени провел на этой планете, и эта планета развратила его.