«Мы с тобою всегда, братишка!». История семьи дальневосточника - страница 13

В ожидании большого клёва

Васькино удилище ходило ходуном. Перед уходом он постарался его воткнуть поглубже в песок и рыба не смогла его выдернуть. Оно дёргалось из стороны в сторону и казалось что вот-вот оно упадёт в воду. Но мы оказались на месте, схватили его и стали вытаскивать рыбу на берег в страшном нетерпении. Мы же чувствовали, что на крючке сидит большая рыба —так ни разу удочка не дёргалась. Как только мы её вытащили на берег, то сразу поняли-такого улова никогда не было. Рыбина, похожая на сома, скользкая, пятнистая, весом около 3 кг билась на песке. Отцепив от крючка и взяв её в руки, мы с криками побежали к отцу на другой край протоки, метров за 200, где он у впадения протоки в Амур стоял со своими удочками, надеясь на лучший улов. Нам так хотелось с ним поделиться известием о добыче, что мы нарушили все рыбацкие правила скромности и побежали к нему, надеясь на похвалу. Ведь в этот день мы не поймали ничего кроме этой рыбы.

Донельзя удивлённый нашей добычей, он внимательно разглядывал рыбу, и наконец произнёс неуверенно: «Думаю, змееголов это..» Эту рыбу я всегда помнил, да и отец не забывал порой сказать, как на Чумке мы с Васькой поймали змееголова. Но был ли это змееголов??

Наконец—то поймал!!!

В другой раз, тоже с ним, но без Васьки, с братом Сашкой, мы ездили на какие-то протоки, в паводок довольно глубокие. Однако погода выдалась плохой, второй день подряд шел мелкий моросящий дождь, надоевший до изумления, под такими тучами рыба никак не клевала, отец злился, но с места не уходил, в надежда что фортуна повернется к нему. Кое-как переночевав у прогоревшего костра с дымной соломой, я встал рано утром с ознобом и головной болью, сильно хотелось есть, но отец ничего не готовил, и я покопавшись в рыбацком рюкзаке, нашёл недоеденный кусок хлеба с солью. Отец, повернувшись ко мне, посмотрел на меня так, что казалось, я был один виноват в том, что рыба ушла и не клюет, а прячется где-то на середине протоки, там, в чёрной глубине между мохнатыми кочками.

Дождь не унимался, вода в протоке прибывала все сильнее с каждой минутой, и если утром можно было спуститься с обрыва к воде, то теперь волны плескались всего в полуметре от края пятиметрового обрыва. И вот тут-то я сплоховал. Вскинув закидушку для заброса, я не удержал остаток лески с деревяшкой и она улетела вслед за снастью метров на двадцать пять. Ветер и волны сносили ее все дальше и дольше, я не знал что делать… Звать отца и получить нахлобучку? Пытаясь выловить ее, пока она плавала поблизости, я ступил в воду и набрал полные сапоги воды. Я в отчаянии забегал по обрыву, кидая встревоженные взгляды на отца, пытаясь угадать, заметил ли он? С тоской отметил, что теперь он прознал о моей беде. Отец подошел, нехорошо, ругаясь, и, размахнувшись изо всех сил спиннингом, попытался зацепить мою уду, теперь плывшую почти посередине протоки.

Мои глаза печально глядел на снасть, уже попрощавшись с нею, и вдруг она исчезла на глади воды, потом снова появилась. Я решительно ничего не мог понять и уже приготовился к тумакам. Промах ещё больше обозлил отца, он снова закинул свою лесу, но, спустив пружину на спиннинге, допустил «бороду», Распутав ее, изойдя матерщиной, отец снова закинул снасть со словами: «Последний раз, лопух, бросаю,» – и, о, счастье, зацепил. Дрожа от нетерпения, тащу снасть к берегу, и чувствую, что она с уловом! Вытащив удочку, мы с изумлением обнаружили, что на её крючках бойко трепещутся два здоровенных карася, попытавшиеся утопить мою несчастную лесу.