И чем шире улыбался мне Пашка, пытаясь залезть на меня и обниматься, тем нежнее звучали мои угрозы.
Я целовала его, повторяя про себя, как мантру слова: так он исследует мир, надо каждый раз спокойно объяснять ему, что мне и папе это не нравится, что это плохо, и он перестанет. Быстро перестанет. Думаю, сработает!
05.05.2014
– Сынок, прости меня! —сказала я свои мысли вслух и поцеловала Пашу крепко. Никогда не знаешь, где «соломинку себе подстелить», это точно про меня, и то, как тщательно я готовилась к первой беременности.
Откладывала деньги на врача, читала отзывы, выбирала клинику.
Помню, как сидела, поджав ноги под себя, пила сваренный на виноградном соке глинтвейн по фирменному рецепту мужа и в глаза бросилась фраза: «доктор часто ведёт сложные беременности». Она спасла меня и жизнь моему ребёнку, потому что без неё его б не было».
Я закрыла крышку ноутбука, понимая, что надо идти к ней, но надо ли было меня
Спасать, вот в чем вопрос?!
И такие сомнения возникали не раз:
– когда назначили очень много препаратов на первом же приеме;
– когда у меня открылся, токсический гепатит;
– когда после каждого посещения я выходила от доктора с чувством страха, с ощущением, что беременность – это болезнь;
но какая-то внутренняя трусость и понимание – я вообще ничего не смыслю в медицине – останавливали сменить врача.
И первый раз об этой своей трусости я пожалела в конце беременности, когда доктор, отдавая мне документы для роддома, сказала с ухмылкой: «Мой девиз лучше перебздеть, чем недобздеть».
Я стояла тогда в нежно-розовом платье в мелкий цветочек, смотрела на неё, переводила взгляды на стены, на свой живот, и не могла поверить в услышанное, в то, что пока она переСТРАХовалась, я жила в СТРАХе.
Второй раз жалость по поводу своей трусости пришла уже в роддоме, когда напротив бОльшего числа прописных ею лекарств в выписке значилось: «Необоснованное назначении препарата».
И сегодня я пожалела о своей трусости в третий раз. На приеме у дерматолога в частной клинике мы наконец-то до конца поняли причину сильной угревой сыпи у Паши в течение всего этого периода.
Сначала педиатры убеждали меня, что это не угри— это «цветение новорождённых», и волноваться нет смысла, затем, и Катя, и Аленка, и остальные трындели, что все высыпания – это аллергия на то что я ем, потом, когда сын стал искусственником, начали сетовать, что я не могу верно подобрать смесь. Катя делала при этом ещё упор и в хваленую психосоматику, доказывая, что мое непринятие роли матери – это и есть прыщики у Паши.
Я шла к машине:
– Сынок, прости меня! – повторила я во второй раз, вспоминая одну «бездушную машину», в декабре нас направили в областной кождиспансер.
И дерматолог, сняв очки, резко сказала мне:
– Мамаша, сами подумайте: угри— это внутренний аллерген, пичкаете его чем-то.
– Посмотрите, это дневник питания – я пыталась показать ей тетрадку, которую скрупулезно вела с сентября, записывая в таблички сначала сколько и чего съела сама, какие смеси и в каких пропорциях по часам давала, какими кремами пользовалась.
Но доктор резко обрубила меня, сказав:
– Подгузник не надо снимать, мне не нужен его член.
Тогда я вышла от неё с ужасом, на улице было морозно, но меня трясло ещё сильнее от безразличия и холодности дерматолога, и это отношение было куда жёстче зимней непогоды.
Доктор путём не осмотрела ребёнка, не стала вникать в мою историю, да ещё сказала о половых органах такого крохи, четырёх месяцев – ЧЛЕН.
