МЗД - страница 18

Необычно было просыпаться раньше всех. Ей очень нравилось ощущение момента и его скользящая тайна, когда дом еще спал, а она – нет. Виктория открыла дверь и вышла во двор. Утро негромко скрипело ветвями и шелестело листвой: готовилось к новому дню. Было прохладно. Джузеппе прилаживал к велосипедной раме приготовленный скарб. На крыльце стояли остальные корзины. Виктория подавала их одну за другой, держа поочередно в руках и слегка покачивая. Она смотрела на нечеткий силуэт большой пихты, которая спряталась, казалось, за матовым стеклом.

Джузеппе в последний раз дернул за ремни, проверяя прочность крепления, и махнул за спину рукой, что означало: можно ехать, садись. Виктория устроилась сзади и поставила между собой и отцом сверток с обедом.

– Удобно? – поинтересовался отец. – Тогда поехали!

– Поехали! – весело отозвалась девочка.

Они вывернули со двора на белую дорогу, и велосипед, балансируя вначале, выровнялся и начал удаляться прочь от дома.

Виктория подпрыгивала на небольших кочках. Они свернули на объездную улицу. Мимо в тумане стали проплывать каменные кладки, деревья, высокая трава. Виктория посмотрела рассеянно на фасад зала собраний. В последнее время она часто бывала там, стоя в толпе, отчего зал собраний вызывал чувство тревоги. Взрослые кричали и шумели, а дети должны были вести себя смирно. Испуганные, они стояли рядом с родителями. К утомительному гулу примешивался кислый запах пота и душный дым табака. Собрания тянулись долго и тревожили ее.

– …Тяжелое положение… Разгром на восточном фронте… Поражения в африканских кампаниях. Потеря колоний. Угроза вторжения в страну… – зал трясет от напряжения. Виктория нервничает, ей очень страшно.

Или то собрание, потому такое жуткое, что безмолвное: прислушивались к радио, обрываемому помехами. "…регулярные бомбардировки…" – Виктория вместе со всеми замирала от ужаса.

– Арест Бенито, смерть… – и зал тонет в громких криках…

Теперь, когда они проезжали длинную стену, воспоминания набросились на нее. Она отвернулась.

Длинная дорога не утомляла Викторию: то она смотрела по сторонам, то на спину отца и его рубашку, которая потемнела от пота. Она вдыхала в себя утро и запах еды, который шел из перекрещенной полотенцем корзины. Иногда она смотрела на землю, и у нее кружилась голова от быстрого мелькания мелкого щебня под колесами. Гравий шуршал под шинами. Виктория опускала ноги и касалась носками туфель дороги.

– Эй, пиккола[1], поднимите ваши колени и прижмите к носу! А то упадем! – кричал отец, не оборачиваясь.

И она поднимала прямые ноги вверх, не в силах так просто бросить свои проказы, и откидывала голову назад, улыбаясь. А потом, довольная, устраивалась снова спокойно и вертелась осторожно вправо и влево, пытаясь зацепиться взглядом за что-нибудь интересное. Или расслаблялась, вглядываясь в низкие темные линии гор. Виктория чувствовала себя свободной!

Показался город, больший, чем тот, в котором жила она. Люди шли на рынок. Виктории нравилось наблюдать за их походкой, рассматривать одежду и лица. Все вызывало в ней любопытство и интерес.

Въезд на торговую площадь начинался с тенистой аллеи, длинной и широкой. Приближаясь к ней, Виктория готовилась к прохладе, которая должна пробежаться по ее голым рукам и ногам – приятное ощущение. А затем дорога поворачивала, и они оставляли позади себя первых торговцев, которые уже разворачивали столы и оживленно переговаривались между собой. Вот справа появилась церковь и ее каменный забор. Затем поворот налево, и большая площадь распахнула свое пространство. Окольцованная зданиями, она, казалось, сужалась по мере того, как заполнялась народом. Торговая суета набирала оборот. Шуршали корзины и ткани легких навесов.