МЗД - страница 21



.


Она увидела мать, лежащую на полу, как себе и представляла. Виктория присела рядом и ладонью легонько прикоснулась к подрагивающей спине.


Мария приподняла голову, и, как показалось девочке, на лице ее была досада. Скорее всего, она ждала мужа, а не дочь. Раскинулась в трагической позе, все еще рассчитывая, что он застанет ее распятую, когда вернется и будет, как обычно, успокаивать и уверять ее в обратном.


Мария посмотрела на дверь, но та не открывалась.


– Подай воды, – попросила она приглушенным от слез голосом.


Виктория пружиной соскочила и протянула матери полную кружку. Та уже сидела на полу, опираясь на одну руку. На лице отпечаталась ткань от ее передника, в который она пряталась. Прядки темных волос прилипли к влажному лицу, и глаза покраснели. Вся она выражала потерянность и вызывала жалость к себе.


Виктория молча смотрела, как Мария пила короткими глотками.


– Вот видишь, как он со мной поступает, отец твой, – мрачно произнесла она с ударением. И подчеркнутое «твой» неприятно укололо Викторию. Она ощутила одновременно и обиду, и злость.


Она хотела что-то сказать, но Мария выглядела такой несчастной. Дочь опустилась рядом и обняла ее. Но мать сидела, не шевелясь и не меняя позы, точно уплыла далеко из этого места и ничего не чувствовала и не замечала.


Несколькими днями позже Джузеппе стоял в дверях, обводил глазами комнату и как-то излишне резко и строго спросил:


– Что за бардак в доме?


Виктория поморщилась: мать с нонной[3] ушли утром на рынок, и их не будет до вечера. У брата свои дела. А ей столько всего нужно сделать: покормить птицу, встретить коров и хлопоты по дому, за которыми ее застали.


– Скоро закончу. Ты обедать будешь?

– Нет, – ответил Джузеппе. – Я зашел сказать, что заготовил сено: все, без остатка. Так что приготовьте место заранее. Поняла? Передашь матери? Жаль, не застал ее…

– А сам? – спросила Виктория, и потом удивленно продолжила: – Как же ты хотел ее застать, если знаешь, что сегодня рынок?

– Да, еще скажи ей, что буду… дня через три. Да, так и скажи… – продолжил отец, как бы не услышав вопрос.


Виктория пожала плечами. Джузеппе постоял еще немного молча и вышел.


Дом наполнился странным напряжением. Теперь каждую ночь Мария оставляла зажженной лампаду. Девочка крутилась и просыпалась, беспокойную тоску вызывал у нее этот неровный свет.


– Мам, ложись спать, – просит она.

– Мне снятся жуткие сны, – медленно и тихо отвечает Мария, передавая свою тревогу Виктории. – Меня преследуют нехорошие предчувствия в последнее время…


И предчувствия не обманули Марию: самые страшные ее подозрения сбылись. Виктория, такая чуткая, почти умирала от жалости, наблюдая, как лицо матери теряет привычную яркость и наполняется тяжелой озабоченностью. Она трогательно-наивно желала как-то порадовать Марию, снять ее боль, чтобы сделать счастливой. Но теперь любой пустяк вызывал у женщины недовольство. Казалось, что присутствие дочери само по себе было причиной раздражения: "Что ты здесь расселась? Неужели ты все еще здесь? Разве я должна все делать сама?".


Виктория очень старалась, но каждая ее попытка угодить заканчивалась неудачей.


Настал день, когда дверь отворилась, и в дом вошли Мария и Джузеппе. Виктория, которая сидела за работой, подняла глаза и посмотрела на них через комнату. Родители стояли у порога молча и в дом не проходили. Напряженная ситуация, и ей было неловко смотреть на них – такие разные: ее отец и мать. Мария казалась маленькой рядом с высоким Джузеппе. Даже сейчас, когда он ссутулился и стоял, опустив голову.