На берегах Южного Буга. Подвиг винницкого подполья - страница 27

– Ты ей что-нибудь говорила? – в упор спросил Игорь.

– Что ты!.. – Ляля замахала руками. – И не собираюсь. Зачем?!

– А ты до конца в ней уверена? Знаешь ее?

– Конечно!

– Почему она позвала тебя к себе на работу? Где она служит?

– О, у нее работа очень удобная. Приходи сколько хочешь, никто ничего не подумает. Она работает в библиотеке – не в Тимирязевской, а в другой. Книги выдает.

– На Депутатской, что ли? Где домик Коцюбинского? – спросил Игорь, стараясь казаться безразличным.

– Неважно, – вдруг вспомнив о конспирации, сказала Ляля. – Какое это имеет значение?

Он понял, что угадал правильно.

– И давно она там работает?

– Я ж тебе сказала: до войны она была учительницей, преподавала.

Оставалось выяснить имя, хотя Игорь уже не сомневался в правильности своей догадки. Назвать? Но этим он выдаст себя: она сразу поймет, что он бывал или бывает в библиотеке на Депутатской, и еще, чего доброго, скажет о нем своей приятельнице. Нет, подальше от греха. Да можно и не выяснять ничего – и так ясно, о ком идет речь.

И все-таки он не удержался. Уже на пороге, прощаясь, он сообщил как бы между прочим:

– У меня есть одна знакомая – тоже учительница, а теперь где-то в библиотеке служит. Зовут ее Наташа.

Реакция была неожиданная. Ляля ответила безразличным «да?» и протянула ему руку на прощанье. И все же, как она ни старалась это скрыть, фраза Игоря произвела на нее впечатление. Она вдруг о чем-то задумалась, задержала его руку в своей и, наконец, спросила:

– А как ее фамилия?

– Семенова, – сказал Игорь первое, что пришло в голову.

– Нет. Эта тоже Наташа, но другая.

Теперь все было ясно. Игорь шел домой, ощущая сладость победы, знакомую и ни с чем несравнимую сладость спортивного выигрыша. Это было то самое чувство, которое в свое время заставляло его ликовать после удачной шахматной партии, после любого выигранного пари, каким бы пустячным ни был сам повод. Ни одна серьезная удача в жизни не могла бы, кажется, принести ему столько радости, как эти маленькие победы, неизменно одерживаемые во всех бесчисленных спорах и играх, которые он сам же обычно и затевал.

Игорь шел и думал о том, как все-таки хороша весна: вот уж и деревья стали зелеными, и стаи птиц летают над городом, и самый воздух стал каким-то другим, а он это только сейчас заметил.

И вдруг ему стало стыдно своего хорошего настроения. Он стал думать о деле, о том, как они с Ваней начнут собирать паспорта у незнакомых людей, которых нужно спасти от угона в Германию, потому что это свои, советские люди. Но и эта мысль неожиданно обернулась чем-то радостным и даже веселым. Он вспомнил о Наташе Ямпольской. Что за чудеса происходят на свете: получается замкнутый круг, и знает об этом он один! Надо будет сказать Бевзу. Или не надо? Нет, лучше сказать, пусть знает на всякий случай. А все-таки Ляля – болтушка. Не удержалась!.. На ее месте… А впрочем, на ее месте он поступил бы, наверно, так же. Ну и ловко же удалось ему выведать имя!.. А с враньем насчет поездки вышло нехорошо. Впредь надо быть осмотрительней.

Он припомнил во всех деталях этот злополучный разговор, и мысль, неожиданная и тревожная, которая тогда еще мелькнула в сознании, теперь захватила его целиком. А почему бы в самом деле не съездить за продуктами, не помочь матери? За все время он ни разу даже не предложил ей своей помощи, принимая как должное все ее заботы. Он приходил домой, обедал, если в доме было что-нибудь, не сетовал, если не было, но ни разу не задумался, каково же матери, как ей трудно, должно быть, сводить концы с концами. Он оправдывал себя тем, что поглощен делами куда более важными, что ему сейчас совершенно безразлично, сыт он или голоден, обут он или нет; ему казалось кощунством заботиться об этом сейчас, в такое время, – но ведь он жил не один, рядом была мать, как же он о ней не подумал!..