– Пойду я, барин, завтра почитаем.
– Чего же ты испугалась, милая? Никто тебя не заставляет. Останься…
Николай присел рядом на корточки и умоляюще посмотрел ей в глаза.
Вино казалось таким манящим, красиво искрилось в хрустальном бокале, отбрасывавшем пугливые тени на стене. «Всего глоток – что от него будет? Вон папка бутылку самогона выпивает – и ничего, работать идет».
Катерина пригубила немного, потом еще немного. Ее разморило еще больше.
Николай сел рядом, придвинув кресло, и, укрыв своей горячей ладонью кисть Катерины, стал медленно водить ее пальцем по прыгающим строкам в книге, которая, вывернув страницы на обозрение, призывно раскинулась на лакированном столе:
– Бу-ря мгло-ю не-бо к-ро-ет…
К концу стихотворения Николай замешкал. Почувствовал: сейчас! Не в силах больше сдерживаться, он задумчиво полистал книгу и, найдя нужные строки, стал читать, меняя тембр, переходя на едва слышимый шепот:
– И мо-чи не-т, с-ка-за-ть же-ла-ю,
Мо-й ан-ге-л, ка-к я ва-с лю-б-лю!
У Катерины закружилась голова, стало нестерпимо жарко, буквы понеслись бурной полноводной рекой у нее перед глазами. Николай, опьяненный ее близостью и вином, придвинулся еще ближе. Катерина почувствовала его горячее, прерывистое дыхание у себя на шее:
– У тебя, наверное, спина болит – сегодня весь день санки таскала, – чуть слышно прошептал Николай. – Так нельзя. Ах, какая нежная шея, совсем ты на крестьянку не похожа. – Он, едва касаясь, кончиком пальца осторожно провел по выступающему шейному позвонку, под нежным, еще детским робким пушком.
Катерина вздрогнула, обернулась – и в этот миг ее настиг поцелуй Николая.
Сначала удивленная, потом обрадованная, очумелая от нахлынувших на нее чувств, она стала страстно отвечать на его поцелуй. Мысли опрометью проносились в голове: Николай – моя судьба! Он любит меня! Я ведь тоже давно люблю его – как сама не замечала?
Откуда что взялось? Будто не в первый раз эта девочка целовала мужчину, ей уже казалось, что он давно принадлежит ей, а она – ему.
Их пальцы переплелись, и Катерина почувствовала вдруг, как больно ужалило его обручальное кольцо.
– Ой Господи, что же я делаю-то? – Катерина начала вырываться.
Николай не выпускал ее из объятий, продолжая горячо, одержимо целовать ее шею:
– Останься, останься со мной – ничего плохого мы не делаем.
Катерина испугалась, оттолкнула его неожиданно сильно и опрометью выбежала из кабинета. Гулким эхом в голове пульсировал его голос:
– Катерина! Постой!
Слетев на первый этаж по лестнице, задыхаясь, Катерина на цыпочках прокралась на кухню:
– Агафья.
В ответ последовал звериный, неестественный для женщины, храп кухарки.
Катерина снова позвала:
– Агафья.
Наконец под тулупом за печью кто-то завозился. Показалась растрепанная бабья голова:
– Оюшки?
– Домой я иду, Агафья. За Наташей присмотри – вдруг ночью проснется?
– Дак чего случившись-то?
– Ничего – домой мне надо.
– Дак что, помер кто? – не унималась любопытная кухарка, даже спросонья не терявшая бдительности.
– Присмотришь за ребенком или нет? Пора мне. Скажи, отец за мной послал – ехать надо.
– Да ехай, Господь с тобой, – отозвалась Агафья, протяжно зевая и укрывая кожухом крепко спящего рядом с ней Ермолая.
Катерина быстро набросила овечий тулуп, наспех завязала мохнатый платок и сунула ноги в валенки.
Перекрестившись, выбежала на заснеженную дорогу, что вела от имения в село. Над церковью, над самым крестом колокольни, будто свысока осуждая Катерину, злобно щерился месяц.
