Тем временем казаки окружили мое убежище, но в развалины пока не совались. Один из них, привстав на стременах, крикнул:
– Эй, ваше благородие! Выходи, поговорим! Сам выходи! Коли мы достанем, то враз живота лишишься.
Он засмеялся, довольный донельзя своим остроумием. Еще один так оглушающее свистнул, что одинокий ворон сорвался с дерева в вышину неба. Я стоял недвижимо, наблюдая за ними из своего укрытия, готовый спустить курок, если казаки начнут обыскивать развалины. Но они не торопились, совещаясь между собой. Задержка была связана с ранением их командира, кто-то из нас в него попал, жаль только, что мы его не убили. Он подъехал шагом, баюкая правую руку. Для меня же всякая задержка была желательна, потому что темнело зимой рано, и наступавшие сумерки затруднили бы поиски. На одной из лошадей лежало мертвое тело убитого казака. Бунтовщики привели с собой жеребца Макара, а также живого и здорового Алезана. Последнему обстоятельству я немало порадовался, несмотря на свое тяжелое положение.
– А ну-ка, ребята, поищем господина офицера, негоже ему прятаться, пора и ответ держать, – сказал их атаман, кривясь от полученной раны. Я слышал его слова, разносившиеся далеко в морозном воздухе, как будто он находился рядом. Казаки стали спешиваться, чтобы начать обыскивать пепелище. Они были злы и явно жаждали моей крови. Тот белокурый казак что-то шепнул командиру, и тот громким голосом приказал:
– Офицера брать живьем, слышали?
Один казак остался с лошадьми, а еще один стал разводить костер. По тому, как он двигался, я догадался, что тот тоже ранен. Оставшиеся четверо вошли в развалины.
Я взвел курки пистолетов. На моих карманных часах было две четверти пятого. Скоро должны были наступить сумерки, только я сомневался, сумею ли до них дожить. Казаки разбрелись по развалинам, осматривая дом и постройки, один из них прошел совсем рядом с моим убежищем, не замечая меня. Он стоял ко мне спиной, тыча острием сабли в нагромождения горелых досок. Полагал, наверное, что я буду прятаться от них, словно испуганная мышка в подполье. Напрасно. Я был в двух шагах от него, до меня доносился его запах, кисловатый от овчины, смешанный с запахом кожи и железа. Стоило казаку повернуться, и он бы меня увидел. Так что он не оставлял мне выбора. Я осторожно шагнул вправо, приставил другую ногу и изготовился к удару. Казак услышал-таки шорох и резко обернулся, рот его ощерился, рука с саблей вскинулась вверх, чтобы обрушиться мне на голову. Но он не успел, ни крикнуть, ни завершить свое движение. В том месте, где я находился, поперечная балка не давала возможности для удара сверху, поэтому мне оставалось лишь колоть, хотя саблей это делать не так удобно, как шпагой. Заранее отведя руку назад, я сделал выпад и с силой ткнул его острием в грудь, так что оно проткнуло шубу и вонзилось в тело, пусть и не глубоко. Казак отпрянул назад и пошатнулся. Шагнув к нему, вторым ударом я рубанул его наискось с плеча по голове. Казак, лицо которого залилось кровью, упал сначала на колени, сабля выпала у него из рук в снег и сам он, затем повалился навзничь. Скорее всего, он был уже мертв. Я не успел перевести дух, как слева от меня послышались шаги.
– Вот он! – крикнул вошедший в амбар другой казак, он взялся за саблю и потащил ее из ножен. Быстро вынув один из пистолетов из-за пояса, я поторопился выстрелить, и пуля впилась в бревно рядом с его головой. Раздосадованный, я взялся за другой, но казак выбежал из амбара.
