– Здесь, здесь! – прокричал он своим. – Пистоли у него!
– Сейчас мы его сердешного, – отозвался другой голос, – давай-ка разом.
– Постой, – сказал третий, – никуда он не денется.
Больше я ничего не услышал, видно, казаки отошли подальше. Но я и так знал, что за этим последует. По неясным звукам, доносившимся откуда-то сбоку, шороху и скрипу я сообразил, что один из казаков лезет на стену, чтобы достать меня сверху, а остальные постараются отвлечь внимание. За те минуты, что они мне подарили, я успел заново зарядить пистолет, теперь у меня была возможность снова сделать два выстрела. Я был настроен решительно, раз уж мне будет суждено умереть, как говорят русские, у черта на куличках, от рук бунтовщиков, то, по крайней мере, я покажу им, что я умею. И так просто им меня не взять.
В дверном проеме показалась казачья шапка, старый солдатский трюк. Конечно же, держали ее на конце сабли. Я не собирался тратить заряды впустую и продолжал выжидать. С пистолетом в каждой руке, я лег подле самой стены на серый от копоти снег спиной, чтобы одновременно держать под прицелом и вход и крышу. В этот момент грянул выстрел из ружья, в том месте, где я находился до этого, на уровне груди, из бревна посыпалась труха, от попавшей в него пули. И тут же один из казаков прыгнул в проем головой вперед, кувыркнулся и вскочил на ноги, в зубах у него был зажат нож. Он не сразу понял, где я, и это обстоятельство меня спасло. Одновременно с ним, другой казак показался на верху стены. Я выстрелил с обеих рук, направив один вверх, а другой на противника внизу. Пока наш полк стоял в Польше, я стремился еще более отточить свое умение стрелять, тренируясь каждый день. И почти не делал промахов, попадая и в гораздо меньшую мишень, чем здоровенный казачина всего в нескольких шагах. Казак с ножом получил пулю в живот и упал, как подкошенный. Того же, кто был на стене, моя пуля, очевидно, только зацепила, и он спрыгнул вниз, приземлившись рядом со мной и выбив пистолет из моей правой руки. Я не успел подняться на ноги, как он навалился на меня, схватил за горло и стал сдавливать, по-звериному рыча. Я попытался оторвать его руки от себя, пока не вспомнил про зажатый в левой руке пистолет. Рукоятью я ударил казака по голове раз, другой, пока не почувствовал, что хватка на моем многострадальном горле ослабла, и можно было глотнуть воздуха. В третий раз я ударил неудачно, казак защитился плечом, и, оторвав от моего горла свою правую руку, стал отнимать пистолет, схватившись за дуло. Ему это удалось. Он так резко дернул пистолет, что, в результате, откинулся назад. Я воспользовался этим, чтобы ударить в подбородок и сбросить с себя. Вскочив на ноги быстрее, с силой пнул его ногой, не давая подняться. Пистолетом, подобранным в снегу, я заехал казаку по уху. Тот обмяк и вновь повалился на снег.
Итак, я вышел победителем из схватки, но очень недолго мог претендовать на этот титул. Я как раз нагнулся за саблей и, когда выпрямился, прямо передо мной вырос огромного роста казак. Его кулак мелькнул перед глазами, удар пришелся в лицо, и боль была такая, точно меня лягнули копытом. Я стукнулся о стену, едва не потеряв сознание, что даже не смог защититься саблей. Тут он схватил меня в столь крепкие объятия, что сравнение с медведем само запросилось на язык. Прижав к себе одной рукой так, что я ткнулся головой ему в грудь, обоняв грубую ткань кафтана, он избавил меня от сабли и легко, как ребенка вынес из амбара.
