От площади Мужества мы проехались на трамвае «девятке». Выскочили на Невском и пошли направо, к Садовой. Прогулялись до Думы, свернули по Перинной линии, вышли по Ломоносовской на Фонтанку, затем на Сенную, и так кружили и кружили, пока не проголодались. А тогда решили поехать ко мне обедать. Мать была на работе, и моя коммунальная квартира обещала быть свободней, чем их отдельные. Подождали «рогатик» с первым номером и втиснулись в душный салон.
Однако гроза собралась нешуточная. Даже жужжащие пассажиры в троллейбусе умолкли, когда туча накрыла нас сразу после моста. Вдруг мигом потемнело за окнами, и ветер резко хлестнул горстями пыли по стеклам. Но мостовая еще была суха, а мы уже проскочили мимо стадиона, и я понадеялся, что удастся добраться вовремя. И тут-то небо и треснуло, обрушилось на нас, зажатых в железной коробке, в узком ущелье Большого проспекта. Через головы стоящих на подножке, в открытые створки дверей я видел, как хлещет вода по асфальту, срываясь с карнизов, извергаясь из водосточных труб. До моего дома было минут семь, но даже после такой пробежки нас нужно будет еще час выжимать и выкручивать. А как раз напротив остановки я знал небольшую и уютную кофейню. Только троллейбус затормозил, гром опять протрясся над нашими головами, и мы нырнули вперед, прямо в эти струи, тут же пробившие наши легкие курточки. Проскакали три ступеньки вверх и – еле втиснулись в тамбур.
Очередь извивалась меж столиков, раздваиваясь где-то впереди между ближней и задней стойками. Люди стояли мрачно и плотно, плечо к плечу, бедро к бедру. Я попробовал посчитать головы и сбился. В такой знатной компании мы определенно могли переждать грозу и даже дождаться следующей. А времени и в те годы у нас было еще меньше, чем денег. Но я от рождения жил на Петроградской и всегда знал, что в любом месте встречу парочку знакомых где-нибудь неподалеку от кассы. Но в этот день поначалу мне не везло. Как написал Пончо несколько позже, стояли сплошняком чужие, сидели тоже не свои. Я прошел вдоль очереди, в дальний зал, никого не увидел. Повернул было назад, и тут он меня и окликнул. Голос я не узнал поначалу, то есть вроде бы не опознал, но почему-то загорелась шея, будто по ней провели вафельным полотенцем. Вернулся, еще раз отсканировал кишащую массу и на этот раз высмотрел-таки знакомую личность. Даже слишком знакомую.
– Здравствуй, Граф! – сказал я.
Он сидел в углу у окна, один-одинешенек в этой толпе. Другие стулья увели за соседние столики. Впрочем, он всегда ухитрялся оставаться один в самой тесной компании. Откинулся на спинку, сложил руки крестом и рассматривал меня исподлобья, словно взвешивая и оценивая. Голову же клонил набок больше по привычке. Спокойнее ему было чувствовать левое плечо у подбородка. Естественней и привычней. На столешнице стояли стаканчик с кофе и блюдечко с недоеденным пирожным. Он всегда хорошо держал вес и позволял себе побаловаться сладким. Еще лежал блокнот: закрытый и заложенный простой шариковой ручкой.
Смутившись от неожиданной встречи, я выбрал глупейший вопрос из всех возможных:
– Чем занят?
И тут он расхохотался. Беззвучно распахнул пасть, только показывая, что получил удовольствие.
– Ну ты спросил! Не видишь – трамвая жду. Подсаживайся, будем ждать вместе.
– Я не один.
– Зови всех…
Он сразу сделал стойку на Елену. Я заметил это по тому, как живо он вытянулся, выскользнул из-за столика, пропуская ее на свое место. Он всегда интересовался девочками, и они вешались на него, как на новогоднюю елку. Там, на службе, он наверняка изголодался по «общению»: когда-то мы называли это действо именно так. Но прошло уже несколько месяцев после дембеля, и весь Большой проспект, вся Петроградская сторона были к его услугам. Зачем же ему еще одна, да к тому же чужая?..
