Он болтал, а, между прочим, уже успел вытянуть меня на улицу. Мы двинулись налево, к Щорса, уходя подальше от ярких витрин главного проспекта. И тут-то нас окликнули.
Сержант был исполнителен и храбр. Ему сказали разобраться – он и пошел. Без шпалера, без дубинки… так, с одними погонами. Но я сильно испугался. Не обмочился, однако же протрезвел.
– Откуда идем?! – пролаял начальник. – Чем занимаемся?! Документы!
– Да мы, товарищ лейтенант, домой пробираемся, вот здесь за углом… – начал было развлекать его байками Граф, одновременно повышая в звании, но тут стенку соседнего дома царапнули фары машины, вывернувшей от Большого.
Мы оглянулись одновременно. Судя по очертаниям, к нам двигался фургон. Скорее всего, это была «горбушка», но вполне могла оказаться и «хмелеуборочная». Ждать и надеяться Граф не любил, а догонять – предлагал другим. Я даже не заметил, как дернулось его плечо, но мент вдруг осел, заваливаясь через низкую оградку газона. Сергей ухватил меня за рукав, крикнул: «Ноги!» – и мы понеслись…
Шальная и мутная выдалась ночь. Впереди еще много дожидалось меня таких же смурных бдений, но эта выпала первой. Сначала мы долго бежали какими-то проходными дворами, удирая непонятно от кого, не зная – гонятся ли за нами или нет. Перемахнули через Ленина, проскочили параллельно Щорса, мимо «Океана», а потом вынырнули за Рыбацкой, свернули направо и уже за Чкаловским все дворами да потемками вернулись к площади. И по Кировскому, по Пушкарской выбрались к Серегиному дому. Где-то по пути Граф тормознул таксиста и взял у него бутылку. На «Козьем болоте» – пьяный пятачок у Введенской – водка стоила дешевле, но там нас могли поджидать мудрые «мусора».
Мы просидели до рассвета, пока я не вырубился. Граф сам почти и не пил, а только, как полагается другу, все подливал мне, подливал и помалкивал. А потом еще помог раздеться и укрыл одеялом.
– Они же меня бросили, – растолковывал я ему надцатый раз. – Все. Я остался один. Совсем один.
– Человек и должен быть один. – отозвался Граф, забрасывая мои ноги на раскладушку. – Если он человек…
Я помню эту фразу с того пьяного вечера. Но понял ее только значительно позже…
Домой я пришел только днем. Надеялся, что мать на работе, но оказалось, что она взяла отгул. Сидела за обеденным столом, лицом к двери, выпрямившись и сжав губы. Я чуть запнулся у порога, но тут же двинулся дальше, как был – в куртке, в туфлях. Мне было еще хуже, чем вчера. Граф оставил мне «сухого» на пару глотков и снова убежал на базу. Вино не взяло, а в кармане – я проверил – зияла здоровенная черная дыра. В совершенно космическом смысле. Но я еще помнил, где у нас лежат обеденные деньги.
– Подожди. – сказала мама. – Сядь. Нам нужно поговорить.
Я остановился по привычке, но остался на ногах. Она сказала, что звонил Смелянский, что она все знает, но это не так страшно, как мне кажется, что есть, оказывается, неплохое место, куда меня согласны взять…
Я не дослушал и двинулся дальше. Она вскочила и вцепилась мне в рукав. В детстве ей удавалось меня осадить, но сейчас я уже был и выше, и тяжелее. Я только рванулся, пытаясь высвободиться. Но она слишком крепко держалась. Когда мать упала, я даже не наклонился. Голова была как стеклянная банка – повернешься чуть резче, и она соскользнет с плеч. Я открыл деревянную шкатулку, где под оплаченными квитанциями лежали расходные деньги. Отсчитал половину, сунул в карман и вышел. Она продолжала сидеть, опираясь на мой диван…
