– Я тебе отвечу, брат, с прямотой предпоследней: наедине хотел бы я… хотя бы раз побыть.
Я понял тут же, что смешал в одно строчки из разных стихотворений, да еще и разных поэтов. Но поправляться не стал, поскольку эдак вышло куда интереснее.
– Не выйдет, Боря. Очень тесно в нашем огромном мире.
– Кому как. Я человек маленький – могу и в сорок шестой размер забраться.
Огромный Смелянский смерил меня затуманенным взглядом и даже покосился под столик.
– Все равно не получится. Ну не выйдет у тебя одному, хоть ты лопни! Невозможно это. Никак. Не может один человек ни черта…
– Понадобилось немало времени, чтобы он это сказал, и целая жизнь, чтобы он это понял, – закончил я за него цитату. – А у меня жизнь еще начинается. Может быть, и я это пойму. Лет через сто…
Граф появился, когда за окном уже было совсем черно. Да и у нас, на кухне, казалось немногим светлее, а уж на душе у меня и вовсе было муторно. Две запыленные сорокаваттки, еще тлевшие в приткнувшейся к потолку трехрожковой лампе, разве что напоминали нам, что на дворе – вечер. Бутылку мы уже успели разболтать до конца, и разговор тоже едва теплился, под стать освещению. Хозяин выставил еще водки и, наскоро обжарив на глубокой чугунной сковородке принесенную колбасу, слил туда еще едва ли не десяток яиц.
– Жрать хочу вусмерть.
Как я понял, в этот день он пахал на овощной базе. Вагоны пришли для кондитерской фабрики, и пришлось складывать штабели из мешков с сахаром. Я пробовал как-то и этот заработок. Тяжелая работенка. Врагу посоветую, но не другу.
Мишка уже осоловел и больше закусывал, чем пил. Но именно он начал разговор о моем ближайшем, хотя и трудно обозримом, будущем:
– Хватит уже и баз, и баб. Тебя ждут. Домой надо. Там тепло.
– Обижаешь, – заметил Сергей.
– Никогда… Я знаю – есть где не холодно. Где не замерзнешь. Но, – он грозно покачал пальцем, где-то в районе собственного носа, – то, что не холодно, не есть тепло! Пойми – отрицая, мы ничего не утверждаем. Где-то там должен быть переход, тоннель под миром…
Я послушал еще с полчаса и пошел разбирать раскладушку. Белье я просто закатывал в матрас, связывал и ставил к стене, так что проблема решалась в самых экстремальных условиях максимум за полторы минуты. Каким бы я не вваливался в эту кухню, но рядом с постелью никогда не засыпал… Две пол-литры на троих – не слишком большая доза, но раз на раз не приходится. Сегодня у Смелянского не пошло… Вдвоем мы кое-как уравновесили этого буйвола в горизонтальном положении.
– Тепло дома, – бормотал он заклинания из букваря собственного сочинения, умащивая обе свои необъятные ладони под мясистую щеку, тут же выпятившуюся пузырем. – Нет, именно дом – это где тепло. Ух, как здорово!..
Он шмыгнул обиженно и тут же провалился так далеко, что извлечь его наружу представлялось возможным лишь часов через пять.
– Да ладно уж, – сказал Граф. – Топай. Я Елене позвоню, сообразим что-нибудь. И насчет базы и магазинов тоже не дергайся. Он прав – тебе это не нужно…
Когда я вошел в комнату, мать сидела за столом и штопала. Она только повернула голову, оглядела меня и тут же вернулась к работе. Я развернул стул и сел верхом, прямо напротив. Она упрямо работала иглой, после каждого стежка тщательно расправляя на грибке предмет своего труда, кажется шерстяные рейтузы. Холодно в комнате нашей никогда не было, но и особенного тепла я тоже не ощутил. К тому же хмель постепенно выветривался – морозцем его прихватило декабрьским, пока я трусил через Матвеевский садик, – и скоро мне сделалось попросту зябко.
