Влада хлюпнула носом, пытаясь подавить бушующий в груди ураган и не дать ему излиться потоком слез.
– И все равно не можешь ненавидеть?
Влада отрицательно качнула головой.
– Я боюсь, мам. Боюсь, что больше никогда не смогу полюбить. Боюсь, что отдала все свои чувства и всю себя человеку, который вытер об меня ноги. Который обманул. У меня внутри такая пустота! Я боюсь, что никогда уже не почувствую тот огонь, что горел во мне.
– Влад, а может, и не нужно так? Необязательно любовь должна испепелять и уничтожать. Она ведь может быть тихой, домашней и полной благодарности.
– Это уже не любовь. Это смирение. Вот ты, мам! Ты же чувствовала, как на лице расцветает улыбка, стоит увидеть его силуэт? Ты металась по дому целый день, не находя себе места перед встречей? Неслась к нему, позабыв обо всем? Чувствовала, как ваши души сливаются в единое целое, и вам не нужны слова, чтобы слышать друг друга? – Влада почти рыдала, но глаза лишь сильнее распахивались, а на лице застыла маска безумного блаженства.
– Да… – тихо ответила мама.
– Поэтому вы с папой и живете душа в душу.
– Все это было не с папой… – так же тихо произнесла она.
Влада осеклась и прикусила губу. До дома дошли молча.
Ранее утро всегда означало темноту. Владе удавалось застать рассвет только в выходные. И так уже много лет – с того момента, как она вышла из беззаботного детского возраста. Когда-то она могла упросить маму не будить ее и оставить на весь день с бабушкой. Тогда девочка спала до обеда. Пусть и не хотела – вытравить из человека жаворонка не так уж просто. Дело было в принципе – спать до победного, пока разрешают. Вдруг, больше не разрешат?
Взрослой Владе приходилось вставать до первых лучей солнца, подкидывать дров в печь, наскоро умываться и завтракать. Или, пропустив завтрак и даже оставленный с вечера остывший травяной чай, мчаться в теплицы. Бывало даже, что девушка открывала глаза от яростного стука в дверь. Не потому что проспала, а из-за очередной катастрофы местного масштаба – крыша в теплице готова была вот-вот провалиться под тяжестью навалившегося за пару дней снега.
Тогда Влада со стоном отчаяния подскакивала, одевалась быстрее, чем горит спичка, и отправлялась с гонцом, принесшим недобрую весть, про себя ухмыляясь, что таких гонцов когда-то убивали. А может, это просто сказки.
Владе повезло уродиться худой, невысокой, а главное – легкой. Именно это качество так приглянулось тем, кто принимал ее на работу еще подростком. Вот уже несколько лет после сильных снегопадов самая мелкая работница теплицы обматывала веревку вокруг пояса, залезала по высоченной лестнице на уровень третьего этажа, подтягивала наверх лопату и, лежа на животе на крыше теплицы с мутным остеклением, сталкивала вниз наваливший снег. Конструкция скрипела и трещала, и Влада каждый раз надеялась, что ее все же страхуют. Потом долго втолковывала начальству, что пора чинить крышу, иначе они рискуют остаться без теплицы и без урожая. И каждый раз слышала один ответ – «скоро».
К счастью, снегопадов не было уже пару дней. Сегодня пробуждение прошло мирно и планово. В голову не лезли лишние мысли. А если точнее – Влада их старательно отгоняла. Этот фокус помогал хоть немного уберечь себя от мысленной жвачки, сожалений и рассуждений «что было бы, если бы я тогда…».
На работу она добралась одной из первой, скинула в раздевалке полушубок, размотала платок и переобулась в плоские войлочные тапки. Размялась, потянулась, почти безмятежно, затылком чувствуя, что Ярослава поблизости нет, и внутренний комок пока может подождать.
