На оленьих упряжках к Полюсу холода - страница 4

Пока Марина всем этим занималась, я решил поснимать маленькой камерой детали. Для этого снял рукавицы и достал камеру из кофра. Включить мне ее не удалось – она была ледяная. Та же участь постигла и фотоаппараты. Пока я возвращал их в чехлы с «одубевшими» замками из черного пластика, то понял, что руки теряют чувствительность. Еще чуть-чуть, и я не смогу закрыть на последнем кофре замок.

В этот день съемки закончились, так и не начавшись. Но думал я уже не об этом. При очень серьезном физиологическом желании, пока караван стоял, мне надо было провести сложную операцию над многочисленными штанами под условным названием «расстегивание ширинки». Я чувствовал, что этот первый этап, возможно, осилю… Но вот заключительная фаза может выйти из-под контроля. Следующую остановку я ждал, как благость небесную, согревая руки в пуховых рукавицах. Наверное, в уюте домашнего тепла этот эпизод, наполненный определенным натурализмом, может вызвать у кого-то «эстетическое отторжение», у кого-то улыбку. Уверяю уважаемых читателей, что тогда, с окоченевшими руками, мне было не до эстетики и, тем более, не до улыбки.

В этот день первого откровенного знакомства с Его Величеством Холодом не состоялся и прямой эфир с радио «Виктория» – низкая температура не пощадила и спутниковый телефон.

Наступил вечер, когда Холод преподнес нам щедрый бонус в приобретении опыта и проверки своей силы воли. Уже темнело, а нам по графику пробега обязательно сегодня необходимо было достичь определенной точки для ночлега. Мы двигались уже восьмой час, но олени продолжали бежать в прежнем ритме.

Несмотря на теплую одежду, после нескольких часов сидения стало зябко. Я выработал для себя определенную систему движений (корпусом и плечами), чтобы согреваться. Но в какое-то время наступил критический порог теплопотерь, когда интенсивные движения в сидячем положении перестают помогать. А в темноте бежать рядом с нартами невозможно. Впрочем, и днем это более чем проблематично. Так или иначе, но очень хотелось тепла.

Наконец, караван остановился. Вокруг была абсолютная темнота – луна еще не встала. Раздался хруст шагов по снегу, и уже через пару минут я услышал стук топора, потом второго…. Где-то за моей спиной послышались новые шаги. После остановки началось всеобщее движение, уже не связанное с бегом оленей. А те, уставшие и нераспряженные, уже копытили ягель. Я включил налобный фонарь и пошел на звуки этой новой деятельности. Римма Замятина, разгребавшая снег для установки палатки, передала лопату мне – это занятие стало согревать. Но мысли строили внутри сознания гигантскую башню вопроса: неужели здесь, среди темноты и пятидесятиградусного мороза, удастся обустроить ночлег?

От мыслей меня отвлекла подошедшая Марина. По ее заторможенным движениям и угрюмому молчанию было понятно, что она совершенно окоченела. Марина взяла у меня лопату и в интуитивном стремлении к теплу продолжила мою работу….

Айта дала мне топор и поручила рубить сучья. Тем временем Андрей и Степан уже подтаскивали к очищенному от снега месту четырехметровые жерди лиственницы.

Когда я возвратился с охапкой веток, палатка уже стояла. С этого вечера я стал понимать, что у эвенов-кочевников в походной жизни продумано все. Римма показала, как правильно надо носить заготовленные ветки: собранная охапка протыкается одним крупным сучком и в таком «нанизанном» виде не разваливается при транспортировке. Когда я притащил новые лиственничные сучки, то из железной трубы уже шел дым. Ровным слоем Римма укладывала на притоптанный снег ветки. Рядом с палаткой Игнат Прокопьевич раскалывал в ведре куски речного льда.