– Скорее за твой язык, – сорвалось у меня все в том же духе – прошлого.
– Боишься, что захочешь поцеловать, а не получится?
– Боюсь, что ты больше не сможешь говорить, и мне придется ехать целых тридцать минут в полной тишине.
– А как же радио? – голос у Лины был тихим, он действовал на меня благоприятно, словно успокаивал и огораживал ото всех невзгод.
– Оно усыпляет, – постарался пошутить я, правда, вышло же не очень.
– Ты ведь понимаешь, что смена темы тебе не поможет? – Абрамова открыла шоколадный батончик и зачем-то протянула его мне.
– Я тебя не понимаю, – с губ слетел усталый вздох. – Зачем тебе моя история? Зачем продолжаешь за мной бегать, ну неужели совсем гордости нет?
Лина насупилась и убрала руку с батончиком. Она отвернулась к окну, какое-то время молча смотрела на темную тропинку, ведущую к заправке. А я тайком любовался ей, все такой же хрупкой, беззащитной, наивной, как маленький ребенок. В моей жизни были разные девушки, однако Яриком я был только для одной, другим не позволял так себя называть. Мне все казалось, Абрамова вкладывала в эти несколько букв какой-то особый смысл. Домашний. Родной. И если бы другой человек сократил мое имя, возможно, я бы навсегда потерял то чувство, что жило в моем сердце по сей день.
Спустя почти десять минут, Ангелина повернулась ко мне. Чай в ее стаканчик уже успел остыть, а в моем закончиться.
– Не знаю, – наконец, ответила она. – И я сама думаю, как это глупо выглядит.
– Вот-вот.
– Не поддакивай, – буркнула строго девчонка.
– Ладно, – кивнул я, не сдержав улыбки.
– Однажды я пошла на свидание с парнем, – пальцы мои на автомате сжали картонный стаканчик, отчего тот моментально свернулся. Собственник по отношению к этой девушке никогда не умирал во мне, уверен, он поселился там навечно.
– Мне поздравить тебя? – огрызнулся я. Было неприятно слушать о том, что кто-то мог прикасаться к Ангелине, обнимать ее, гладить по голове и плечами, а может и больше. Да, я прекрасно отдавал себе отчет, что не имел права на подобные чувства, на ревность, только мозг отключился. Его сердце отправило в нокаут.
– Ярик, – она снова это сделала, произнесла четыре буквы, вложив в них больше, чем полагалось. Заставила поверить в то, что мой мир не такой уж и ограниченный, каким он казался с того лета.
– Я бы и сама хотела тебя забыть, веришь? Знаешь, как мне было обидно! – последняя фраза сорвалась с ее губ с такой горечью, что у меня в груди все сжалось.
– Не получилось?
– Не получилось.
Между нами повисла пауза. Такие обычно бывают, когда люди на пару понимают, что они чувствуют одно и то же. Когда вроде ваши сердца бьются в унисон, а вроде и им никогда не суждено пройтись по одной тропе к небесам.
Я убрал смятый стаканчик в отсек для кружек и положил руки на руль. Облизнул пересохшие губы, сделав пару глубоких вдохов. Честно сказать, эта фраза, кусок пазла из моего прошлого, ее не хотелось говорить никому, особенно Ангелине. Мало приятного. Но она ждала, так искренне и безмолвно, томимая робостью и печалью, что сволочь во мне на короткое мгновение умер и позволил старому Яру выйти на сцену.
– Я сидел в тюрьме восемь месяцев, – произнес глухим и каким-то чужим голосом.
– Что? – из девичьих рук выпал стакан, на резиновый коврик разлился остаток чая. Ожидаемая реакция, наверное…
Я свел губы в замок и отвернулся. Чертово достижение, блин!
