На пути в прекрасное далеко. Приглашение к разговору - страница 20



Здесь обрывается Россия Над морем Чёрным и глухим”.

Тогда, в 20-м году ХХ века для многих российских беженцев Одесский причал стал последним обрывком взбунтовавшейся Родины.

В конце ХХ века молчала уже вся страна, где смена власти произошла чрезвычайно просто: одни смылись, другие ворвались.

Затаившиеся, хамелеонистые, неопознанные и неразгаданные особи, притаившиеся среди советских людей, стали вылезать из нор и щелей, у некоторых уже тогда обрисовывалось мурло олигарха.

Все молчали: и те, что стояли внизу и те, которые вылезли из нор. Эти, вылезшие, быстренько к власти приткнулись. Православные в церквях и храмах молились. Каждый думал про своё, а горький смысл был один для всех:

Коммунизм поминальные свечи
Тихо принял за свой упокой.

Из расстрелянного танками Дома Советов ушла советская Россия, обрывая все связи с мечтой каждого беднеющего россиянина на светлое будущее. Жизнь к нему поворачивалась неожиданной стороной – от хозяина “необъятной Родины своей” его освободили.

Со всех четырёх сторон задули ветры свободы. Сквозь туман демократических обещаний заблестели кремнистые пути намерений.

Входи россиянин в новую жизнь – начни, как советовал в своё время Д. А. Медведев, “что-нибудь делать”, а заодно ежеминутно, ежечасно хорони в себе советского работягу, очень хорошо в своё время усвоившего, что кто “не работает, тот не ест”. И никто теперь, ни ЦК КПСС, ни Советское Правительство не придут тебе на помощь.

Многие из нас до сих пор стоят у начала тех самых кремнистых путей демократии, куда неизвестно куда зовут нас новейшие партии ХХI века.

От неизвестности и безысходности болит сердце, душа не находит себе места.

Появляется незнакомое для советских людей чувство бессилия:

Ах, как часто желалось
Укусить свои локти,
Сердце тискала жалость
И смертельно кололась.
Злость плескалась наружу,
Рот гневливо корёжа,
Взор разбрызгивал стужу,
Превратив лицо в рожу.

Бесит всё: обогащение верхушки и собственная беспросветность.

Угнетает советская покорность и совестливость низов.

Массово, среди низов, разгуливает всесильный Авось, а за ним плетётся предательское Успокоение, в котором нет-нет да и всплеснёт неожиданное желание перед кем-нибудь отчитаться:

Я в этой жизни сделал всё,
Хотя и больше мог бы сделать:
Не жил премудрым Пескарём
И от беды не думал бегать.
Пред сильным мира не дрожал,
Прилежно выполнял работу,
Не выпускал десятки жал
И не зависел от кого-то.
Спокойно строил коммунизм,
Как “мудро” партия велела,
Стремился вверх, не падал вниз,
Что придавало сердцу смелость.
И вдруг развал страны, умов,
Вождей нежданная двуликость,
И… в демократию с сумой,
Кто за богатством, кто за лихом.
У всех свой “Интернационал”,
Кто “всем” был, тот “ничем” остался;
И в коммунизм свой не попал,
И с призраком его расстался.
Зря миллионы бедолаг
Жизнь положили ради сказки,
Чтоб коммунизма красный стяг
Над миром реял без опаски.

Всё зря…

Отбросив сантименты и патетику с налётом неизбежной печали насчёт того, что жизнь мы зря положили ради сказки, попробуем порассуждать о жизни, как о занятном явлении, посмотреть, чем она нами заполняется, если хотите – узнать, почему она крутит-вертит нами и каждую прожитую секундочку уходит от нас и не возвращается.

Правда, не всё уходит бесследно.

Возвращается солнце, что упало вчера в лес, за гору,
Возвращается день, что потух на вечерней заре;
Возвращаются женщины,
                                 но любовь не приходит так скоро —