– Ты так на нее похожа, не бойся, я справлюсь и руками. Будет больней, но ты сама виновата.
Влажный язык облизнул ухо, холодные руки коснулись ног…
Открыла глаза, завертела головой. Руки дрожат, сердце стучит так, что кажется слышно в другом конце палаты.
Но внутри не страх. Внутри полыхает такая злость, такая дикая необузданная ярость, что она не сдерживается. Сметает рукой все, что стоит на тумбочке. Вазу с цветами, таблетки, телефон, воду. Все.
Она хрипит, кричит, по щекам текут слезы, а по рукам течет кровь.
В палату врывается санитар и медсестра, а у нее перед глазами пелена, и в голове мысль: «живой не дамся».
Плохо помнит, что было дальше.
Только чужие руки, кто-то что-то говорил, кричал. Она брыкалась, дралась, кусалась. Хрипела и плакала.
А потом снова темнота. И тишина.
****
Эта больница не скоро забудет свою пациентку и ее родителя, а также друзей этой семьи.
Камилла поехала домой переодеться, взять кое-какие вещи из дома и поговорить с Виталей на счет дочки.
Нужно было подготовить мужчину к тому, что дочка психически нестабильна, что нужно себя аккуратно вести. В общем, уехала на трудный разговор.
Петр же каждую ночь оставался с дочерью, но работа в другом городе ждать не могла, одного из клиентов несколько часов как допрашивают, помощники там с ним, но держали мужчину в курсе всех событий. Пришлось выйти на лестницу и говорить там, его малышка только уснула.
Он не заметил, как в разговоре спустился на несколько пролетов вниз, ему лучше думалось, когда он находился в движении.
Закончился разговор, голова работала над делом, перебирая в уме будущие аргументы в предстоящем суде, а то, что он будет, уже никаких сомнений не осталось. Ходил по лестнице, со ступеньки на ступеньку, и вдруг услышал шум. Кто-то кричал… надрывно, так, что у него мороз по коже прошелся.
Рванул наверх, влетел в отделение, а когда увидел, что творилось в палате, в первый момент у него сердце остановилось при виде крови на руках его малышки. Подумал, что… что хотела покончить с собой. Но успел заметить выдернутый внутривенный катетер, разбросанные вещи.
Нет, самоубийством тут и не пахло, а вот убийством,– да. Сейчас запахнет…
Свое полечили все. Заведующий отделением, лечащий врач, которого пришлось вызывать из дома, и даже главврач больницы.
Остановить отца, который имел право на гнев, и уже столько накопил в своей душе ярости… Самоубийц в кабинете главврача не было, и многие понимали, что выплеснуть все накопившееся лучше именно сейчас, в окружении специалистов, чем потом где-то посреди дня познакомиться с инфарктом.
Молча слушали крики и гнев, упреки и справедливые обвинения.
Не досмотрели, не предупредили заступивший на смену персонал. Вина есть, и все это понимали.
Запала хватило ненадолго.
В душе была пустота и обреченность. Петр замолк на полуслове, оглядел всех присутствующих и махнул головой.
Сорвался. Но кто бы на его месте выдержал? А здесь вроде мужики нормальные, понимающие по крайней мере.
– Сколько продлится еще действие транквилизаторов?
– Как минимум часа два, может, три.
– Выписывайте ее, я перевезу ее домой, – он посмотрел на Михаила, – Вы сможете осматривать ее у нас дома?
– Да, если вы считаете, что так правильно.
– Вы думаете моей дочери после того, как на нее налетел этот ваш стахановец будет тут нормально? Вы же врач, все сами понимаете. Выписывайте под мою ответственность, никаких претензий больнице я предъявлять не буду.
