– А ты можешь себе представить, каким ты будешь в шестьдесят? – спросил Корнелл. – Придурком ты будешь, если только уже не стал.
– И, Корнелл, она гораздо больше того, что говорит. Каждый жест, каждый поворот тела, каждый подъем брови или движение глаз…
Корнелл его перебил.
– Боже, – сказал он, – ты пропал.
– Так и есть, – согласился Гарри.
– Прекрасно, но тебе лучше спуститься на землю, если не хочешь все потерять.
– Бизнес?
– И бизнес, и ее. Ты же не хочешь ее потерять, верно?
– Конечно, нет.
– Что же ты собираешься делать?
– А что я могу поделать?
– Кто она такая? Как давно ты с ней знаком?
– Я видел ее только… – Он подумал. – Три раза, – сказал он, считая тот раз, когда видел ее, но не говорил.
– И впрямь не много.
– Я познакомился с ней на пароме. Мы дважды ходили перекусить. Первый раз – в кафе-автомате.
– Изысканно.
– Это было здорово.
– Как ты можешь по-настоящему любить ее, Гарри, если так мало ее знаешь?
– Я знаю ее гораздо больше. И полюбил ее давным-давно.
– Ты влюбился в образ, который сам же и создал.
– Нет. В нее. Когда я ее увидел, то очень сильно это почувствовал. Сначала заметил ее лишь мельком: она удалялась от меня. А потом увидел ее снова, мы познакомились, и мне показалось, будто я знаю ее всю жизнь.
– Увлечения случаются все время. Иногда такое происходит и со мной, а мне шестьдесят один.
– Она актриса.
– Ну и ну, – сказал Корнелл. – До чего дошло.
– Она обучалась музыке, и у нее самый красивый голос, какой я когда-либо слышал. Когда она говорит, у меня нет сил сопротивляться. Я пошел в театр, чтобы встретиться с ней перед ужином. Было слишком рано, поэтому я вошел и услышал, как она поет. Корнелл, если бы я был женат, мне пришлось бы бросить жену. Если пойти к ней означало бы, что я умру, я бы пошел.
– Нельзя судить о женщине по ее пению, Улисс.
– Можно. По ее пению можно всю ее узнать.
– Нет. Это не ее песня. Музыка не ее – если не она ее написала. Но даже если она, то песня все равно живет иначе, чем тот, кто ее исполняет. Я знаю, о чем говорю. Я полжизни прожил, прежде чем у нас появилось электричество. А у моих родственников в Южной Каролине до сих пор нет электричества. Когда я был моложе, чем ты сейчас, то все видел при свете, который давал фитиль – фитиль свечи, масляного фонаря или керосиновой лампы. Пламя вьется над фитилем, оно его не касается, не пожирает его. Не сомневаюсь, что ее песня обладает всем тем, о чем ты говоришь. Но ее песня – это не она. Иначе эта песня сожгла бы ее. Пламя никогда не бывает внутри свечи, которая нечто совсем другое. Закулисные Джонни влюбляются в это пламя, но его никогда нельзя потрогать, им никогда нельзя обладать. Оно не длится, и его нельзя любить. Ты просто только что вернулся с войны. Целых четыре года ты жил на острие. Ты по-прежнему живешь во всю мощь и все видишь в героическом свете. Но ты теперь дома. Здесь все по-другому. Здесь это не действует.
– Тогда направляйте меня, – сказал Гарри. – Я буду слушать. Но никаких гарантий не дам.
– Это я и пытаюсь делать. Именно так поступил бы и – Мейер.
– Знаю. Но вы мне не отец. Вы можете просто стоять и смотреть, как я падаю, а поэтому я с большей готовностью приму совет от вас, чем от него.
Корнелл вздохнул, а затем приступил к делу.
– Если ты ее заинтересовал, почему бы ей не отменить или не отложить помолвку?
– Ожидания, семья, безопасность, инерция. Но в основном он удерживает ее, примерно как это делает сутенер. Мне надо его убить.
