В 12–30 в дом влетел сын. По незапертой двери и поведению Альфы он понял, что дома отец. Оставив портфель в прихожей и быстро сняв верхнюю одежду, побежал в столовую, а затем на кухню. Ему на встречу шел отец, улыбаясь и раскрыв руки для объятий.
От неожиданности и совершенно незнакомого вида отца, мальчик остановился, перевел дыхание и, убедившись, что это действительно его отец, бросился к нему в объятия.
Отец высоко поднял сына на вытянутых руках и сказал:
«Какой же ты стал большой и тяжелый, Кебан. Скоро я тебя и поднять не смогу. Совсем юноша!».
Потом с трудом опустил сына на пол, крепко обнял и расцеловал.
Сын приглядывался к незнакомой внешности отца. Черная повязка на правом глазу и черная борода делали его похожим на пирата Джона Сильвера. Но он чувствовал, что огромная доброта, забота и теплота исходят от него так же, как это было прежде. Да, это был его отец.
Сели пить чай с американской сгущенкой и печеньем, привезенными отцом.
Сын старался быть серьезным и взрослым, хотя радость распирала его. Хотелось броситься отцу на шею, обнимать, баловаться. Но он уже был «большой и тяжелый» и должен был вести себя соответственно.
И сын начал рассказывать обо всем, что произошло с момента как, они расстались:
О поездке в Польшу,
О войне и возвращении домой,
О жизни на заставе,
О голоде в зиму 42,
Об учебе в школе,
О своем лучшем друге Аркадии Туманове,
О Мамусе и походах,
О маме и ее жизни.
Рассказу не было конца. Мальчик не мог остановиться. А отец внимательно слушал и не перебивал, не задавал вопросов и только сердцем чувствовал, что происходило с его женой и сыном за эти два суровых года войны. Понимал, как легко их мог потерять так же, как потерял двоих любимых старших сыновей. Он сидел неподвижно, глядя куда-то вдаль. Иногда сыну даже казалось, что отец его не слышит.
Но как только он хотел остановиться, немедленно встречал полый внимания и любви взгляд отца, и продолжал рассказ.
Так продолжалось несколько часов, пока мальчик не остановился. Отец поднял на него вопросительный взгляд.
«Мама», тихо сказал сын.
Отец повернулся, в дверях в кухню, где вот уж несколько часов он слушал исповедь сына, стояла неподвижно, прислонившись к стене, его Елена, любимая жена, мать его четырех сыновей.
Отец встал и обнял мать, не говоря ни слова. Так они стояли молча несколько минут крепко прижавшись друг к другу. Затем отец помог маме снять пальто, и они все втроем уселись за праздничный стол, на который поставили все, что было в доме самое вкусное.
Теперь очередь рассказывать была матери.
Но говорить ей было трудно. За каждым словом стояли боль и переживания, скрываемые все это время от сына.
О гибели старших сыновей вообще не говорили ни слова. Но каждый из родителей чувствовал их присутствие рядом, и от этого боль потери становилась невыносимой.
По сути дела, мать повторила рассказ сына, с небольшими нюансами, которые ему не могли быть известны.
Далеко за полночь, проводив заранее сына спать, родители продолжали тихо беседовать.
Не одна чашка чая была выпита, не одна горькая слеза матери пролита.
Отец слушал и слушал. И только тогда, когда он почувствовал, что главное уже сказано, он прошел с женой наверх в их спальню. Два года войны могут быть эквивалентны десяти годам разлуки в мирное время. И родители это чувствовали, пытаясь помочь друг другу преодолеть стену, выросшую за эти два года. Они долго лежали молча, держась за руки и стараясь унять тревогу и боль от долгой разлуки. Пережитое мешало физической близости. Только под утро они уснули, каждый в своем мире надежд и ожиданий.
