Эрвин целовал её лицо, глаза, лоб, губы, он напивался поцелуями страсти, наполнял себя. Сейчас бы он не ушёл ни за что на свете, не смог бы отпустить её. Он лихорадочно рвал на себе пуговицы камзола, пока не остался в одной рубашке. Ему хотелось быть ближе к любимой, чувствовать прикосновения её кожи, тела к своему.
Свет горящей свечи метался по каменным стенам. Эрвин от страсти и безумного желания плохо понимал, что происходит. Он успел лишь добраться до постели, прижимая к себе своё сокровище, когда осознал, что происходящее само по себе своей реальностью лишает его сил. Это происходит! Это случилось сейчас, оно произошло! Он с ней, и она его любит, раз позволяет ему быть рядом!
Он издал сдавленный звук и уткнулся лицом в плечо девушки. Ему хватило всего лишь поцелуев и её любви…
Ллоис вздрогнула, испугавшись за него, и шепнула:
– Эрвин? Что случилось?
– Всё нормально… – ответил, не поднимая лица. – Я люблю тебя.
Ллоис улыбнулась, осторожно положила ладонь ему на голову, запустила кончики пальцев в волосы. Как же здорово это – касаться любимого человека.
Он обнимал её, согревал её, и, угревшись в объятьях друг друга, они заснули.
Уже ночью Эрвин снова разбудил её своими поцелуями, и сонная, с улыбкой она позволила ему то, что, казалось ей, не позволила бы никому. Его движения, его прикосновения, шёпот были нежными, невесомыми были поцелуи. Ночь и обретённая любовь раскрепостили их. Ллоис позволяла ему, отдавалась ему, забыв о прошлом, и от счастья чувствовала себя безумной.
– Ты станешь моей женой? – спросил её Эрвин, когда они лежали рядом под одним одеялом на узкой кровати бегинки. Ллоис хмыкнула с улыбкой. – Я не знаю, кто я, кто мои родственники, чем я буду кормить тебя, ты всё равно согласишься?
Она хрипло рассмеялась и ничего не ответила. Она любила его и готова была идти за ним хоть куда.
Утром со звоном колокола Ллоис поднялась и стала собираться на службу.
– Не уходи… – Эрвин наблюдал за ней с постели.
– Я не могу, я должна, мне надо помолиться.
Эрвин вздохнул, блуждающий взгляд остановился на вязаных перчатках на полу. Он обронил их, когда зашёл сюда ещё вчера вечером и застал её. Это было так давно. Перчатки…
И вдруг его осенило! Перчатки! Он аж поднялся на руке. Конечно же, перчатки! Как он забыл?
– Ллоис?
– Да?
– Когда меня нашли, на мне были кожаные перчатки, ведь так?
– Были. – Она нахмурилась, пытаясь понять ход его мыслей. – Они в сундуке. Я найду их. Зачем они?
– Сегодня.
– После службы.
– Обязательно. Хорошо?
– Конечно. Зачем они тебе?
– Надо.
Она пожала плечами и вышла.
* * * * *
Ания тяжело прикрыла глаза и отвернулась. Она заболела. После той ночи уже утром она почувствовала себя плохо. Болела голова, больно было глотать в горле, начался жар. Пропал аппетит, и не было желания видеть хоть кого-то.
Баронесса Марин, хоть и была гостьей, взяла на себя заботу о больной хозяйке. Хлопотала, ухаживала, отдавала приказы горничным, не отходила ни на шаг.
Ания все дни напролёт лежала в постели задумчивая и отстранённая, безвольно принимала все ухаживания и заботы. Старый барон постоянно справлялся о ней, несколько раз заходил проведать, прощупывал лицо долгим придирчивым взглядом, словно пытался понять, а не обманывают ли его и действительно ли это болезнь?
Ания при появлении супруга тут же отворачивалась и закрывала глаза, чтобы не видеть его. Ей хотелось только одного – увидеть лицо молодого барона, своего пасынка. Но все словно сговорились, ни единым словом никто не обмолвился о том, где он и что с ним. Спрашивать открыто Ания боялась, рядом постоянно была либо камеристка, либо баронесса Дорг. Как через них спросить у горничных про молодого господина? Ания боялась сплетен и слухов. Что, если старый ревнивый муж узнает о её мыслях, узнает, что она волнуется о молодом человеке? Чем это будет грозить ему?
