– Идет. Я начинаю. Зависимость – это болезнь одиночества. Но из вашего дела я узнала, что вас окружало очень много людей. Почему вы «подсели» на наркотик?
У Артема чуть голова не взорвалась от этого вопроса. Пришлось углубиться в воспоминания. Когда Оксана почти отчаялась дождаться ответа, он заговорил тихо, почти шепотом:
– Эти люди и познакомили меня с разными видами наркотиков. Один бодрит, другой расслабляет, но абсолютно каждый давал мне главное: чувство доверия, близости, некой эйфории и беспечности.
– Но вы по-прежнему были одиноки среди них?
– Я с детства был одинок. Отца не было, мать постоянно зашивалась на двух работах. Ни братьев, ни сестер. Из друзей только отпрыски многодетных неблагополучных семей, с которыми околачивался, когда тех не избивали предки. Ты вот сказала, что реальный мир лучше искаженного под наркотиками. А чем он лучше? Развалины трущоб с полусгнившими людьми, постоянная нехватка денег, жизнь впроголодь, особая вонь нищеты, от которой хоть в петлю – это воспоминания из детства. Потом полуразрушенная школа с ужасными звероподобными существами и уставшими от скотской жизни учителями, которые плевать хотели на учеников. Взросление среди конченных людей, первый секс в подворотне, потому что больше негде, кое-как получил среднее техническое образование – вот моя молодость. Легче вздернуться от такой жизни. Или взглянуть через призму наркотика.
– На наркотики нужны деньги, которыми вы не располагали. Вас угощали или вы добывали их незаконным путем?
– Как будто их можно достать законным, – усмехнулся он. – Нет, просто однажды на пороге квартиры объявился демон, который назвался моим отцом…
Оксана внутренне подобралась, наконец-то подбираясь к истинной проблеме.
– Расскажите о вашей первой встрече. Как это произошло? Что вы тогда почувствовали?
Артем чуть наклонил голову, и из тени от капюшона толстовки по-волчьи зыркнули глаза. Доктор представила, что, должно быть, таким же взглядом он удосужил новоявленного родственника, и мысленно содрогнулась. Какое-то время он молчал, а потом начал свой рассказ с натугой, как бы через силу.
– Я спал после ночной смены. Меня разбудил звонок в дверь. Мать готовила обед, закрылась на кухне и не слышала. Да и вообще туга на ухо стала. А звук этот как птичий щебет, только не заливистый, типа канарейки, а низкий, растянутый, полудохлый, будто батарейки садятся. Может, там и впрямь что-то вышло из строя и нужно подремонтировать, да у меня руки не доходили. Короче, звук противный до тошноты. И вот это унылое хрипение вгрызалось в уши как сверло, пока я спал. Я, злой как черт, не выспавшийся, пошел открывать дверь в чем был – тапочках да трусах. Готов был в клочья порвать, обматерить и за шкирку спустить с лестницы любого, кто бы там ни был. Распахнул дверь, а там он стоит. Я будто в зеркало уставился, которое старит лет на тридцать. Все матюки в горле застряли. Смотрю на него во все глаза, а он на меня таращится. Весь такой холеный, лощеный, одет с иголочки. Потом говорит:
– Ну, здравствуй, сын.
Я стою, глазами хлопаю. Ни пошевелиться, ни вдохнуть не могу. Будто выключили меня. Так и стояли на пороге: он с одной стороны, я с другой, и пожирали друг друга глазами. За спиной шорох, возня – мать из кухни вышла. Подошла ближе, мол, кто там? Без очков плохо видит, щурится. Она и узнала-то его не сразу. А как признала, вскрикнула и осела – обморок случился. Это и вывело нас из ступора. Я под мышки подхватил,
