– И еще это краткое содержание истории моей жизни от человека, которого я вижу второй раз, – сказал Борис раздраженно и достаточно громко для разговора с собой, как будто объяснялся с кем-то.
Каждое утро, сидя на кровати, юноша чувствовал, что у него в этот момент есть только прошлое, потому что оно, в отличие от будущего, уже произошло и не принесет ему подножек судьбы. Лишь прошлому можно было доверить заполнение своих мыслей после пробуждения; вчерашние события, какими бы плохими они ни были, не рискнут повториться, а если им это удастся, то Борис будет готов. От нежелания думать о завтрашнем дне или даже о следующем часе он успокаивался и расслаблялся. Что еще нужно с утра, кроме легкости в теле, голове и душе?
Дверь открылась, впуская аромат оладушек, так их любила называть бабушка.
– Бо-о-оря! Умывайся и иди кушать, – говорила она ласково, заманивая солнечной добротой к столу.
Комнату начал заполнять настырный запах масла, который, наверняка, широкой поступью вторгался в пространство лестничного пролета. Внук продолжал сидеть на кровати и легко улыбнулся, глядя на бабушку. Он не хотел ничего говорить, а только игриво кивнул, прижав подбородок к груди, – если бы Борис не был таким худым, то выдавил бы второй, а может и третий подбородок наружу. Юноша встал и начал заправлять постель. Вдруг резкий разряд поразил каждую клетку в его груди, – молодой человек по привычке спал в майке на два размера больше, и место над правой лопаткой оголилось, обнажая творчество загадочного тату-мастера. Борис повернулся напряженным торсом, хвала матушке фортуне, бабушка уже ушла, и можно было выдохнуть. Переодевался наш герой смело, стоя лицом к двери.
Пыша свежим дыханием, которое вязло в густых масляных испарениях, молодой человек в черных спортивных шортах и синей майке появился на кухне. Центр стола украшало широкое блюдо, заполненное пирамидой остывающих оладий, с ним соседствовали блюдца со сливовым вареньем и сметаной. Бабушка в старомодном платье стояла у газовой плиты, упершись одной рукой в бок, а другой, согнутой в локте, держала вилку. Когда внук вошел, она одним глазом следила за оладьями, а другим смотрела выпуск новостей.
–Ба, дашь тарелочку? – подлизывался Борис, присаживаясь за стол.
– Ешь над блюдцем, нечего лишний раз посуду марать! – ответ был строгим, но не настолько, чтобы почувствовать себя виноватым.
Внук хоть и был совершеннолетним, бабушка все равно продолжала его воспитывать, для нее он по-прежнему тот малыш, которого она нянчила в детстве. Точнее сказать, за восемнадцать лет Борис все-таки поднялся на одну ступень, стал так называемым «взлослым» – может работать, принимать решения, пользоваться благами, доступными совершеннолетним, но пить, курить, заниматься непотребствами и задерживаться допоздна категорически запрещено. Боря не перечил своей бабушке, которая была единственным родным для него человеком – кровно и душевно. Он старался подавлять свои капризы и следовать ее наказам.
Первый кусочек оладьи, покрытый густой белой сметаной и тягучим вареньем, растекался во рту сливочной прохладой и сладостью сливы. Бабушка взяла вторую вилку с блюдца, которое стояло рядом с ней, на кухонном гарнитуре, перевернула оладьи, цепляя их по бокам двумя приборами, и вернулась в свою позу.
На экране телевизора ведущий зачитывал новый сюжет новостей:
«В городе Пампа совершено очередное убийство. Жертвой налетчиков стал молодой парикмахер, который не более месяца проработал подмастерьем в салоне на окраине города. Найденные следы и описания очевидцев поставили полицейских в тупик. О неожиданных находках и последствиях налета расскажет Герман Лавров».
