Поэтому теперь, стоя над коробкой с дисками, которые я перевез из своей квартиры на Чаплыгина и которые совершенно некуда пихать, я могу только растерянно чесать репу. И упрекать себя за то, что столько всего с собой набрал. Глупо в наш век цифровых технологий держаться за материальные носители кино и музыки. Все можно в компьютер закачать. Моя привязанность к пластмассовым коробочкам с зеркальными кружками внутри неразумна, они дороги мне иногда не из-за звуков, которые на них записаны, – это все и правда есть в iTunes Store и «доступно для скачивания», – а из-за всяких обстоятельств их приобретения. Некоторые вещи я купил, когда они только-только появились в Москве, на Горбушке, у каких-то мутных пиратов-перекупщиков. Что-то привез из «своей первой заграницы» – интересно, есть ли у других народов такое священное почитание первого выезда за рубеж, как у «россиян»? Моей первой заграницей, кстати, был Лондон – я везучий парень. В общем, с каждой коробочкой у меня связано что-то сентиментальное – какая-то частичка прожитой жизни. Это не музыкальные записи вовсе, а человеческие слабости. Ну я человек, и у меня имеются слабости. В этом вся соль. Это Марине и нравится. И поэтому она никогда не скажет мне, что у меня слишком много барахла.
А я никогда не скажу ей, что она вполне могла бы попробовать переехать ко мне. Не так уж у меня мало места, и район тоже хороший – тот же самый, собственно, квартиры в двух минутах пешком. Но я ей даже и предлагать не стал. Во-первых, втиснуть ее в безалаберное пространство моего обитания было бы ничуть не легче, чем меня в ее белоснежный дизайнерский рай. В любую уютно выстроенную одинокую жизнь трудно вписать второго человека – нужно сильно себя перекроить, и изменения в квартире лишь наглядно отражают те внутренние перемены, ту перестройку организма, которая нужна, чтобы быть с кем-то ВМЕСТЕ. Это даже странно, как жалко отказываться от привычного, как это больно – меняться, жертвовать сонным комфортом, уютной летаргией одиночества, даже когда ты делаешь это ради безмерно любимого существа. Во-вторых… Во-вторых, мой переезд к ней – дело символическое. Она – больше меня. Ее жизнь – больше моей. И она впустила меня к себе: физически – в свою квартиру, а по сути – в свое сердце. И это такой подарок, огромный и, вообще говоря, все еще необъяснимый, что мне остается только похоронить на задворках сознания неясное ощущение, что я непременно буду скучать по своему собственному дому.
Я же не собираюсь в самом деле скучать по одиночеству, по жизни без нее? Конечно, нет. В конце концов, если для меня меняться – больно, но все-таки возможно, то она-то просто не может измениться. Такая уж у нее природа.
И мысль о том, что она, может быть, не впустила меня в свою жизнь, а поглотила мою своей, я сейчас словесно оформлять не буду. Главное, что мы вместе, а в каком уж я качестве (проглочен ею или в самом деле рядом иду) – не суть важно.
Потому что есть планеты и есть спутники. И я точно знаю, кто из нас спутник.
И вовсе не потому, что я по уши влюбленный идиот. И не потому что я страус, который прячет голову в песок, стараясь не видеть проблем. Чтобы не видеть наших проблем, надо быть совсем тупым. А я не тупой – я знаю, что от наших проблем не спрячешься. Как в том старом анекдоте было, про объявление в зоопарке? «Не пугайте страуса – пол в клетке бетонный!» Наши проблемы – они как этот бетонный пол. И никакое количество романтических поцелуев в темной машине посреди залитого дождем Лондона, и никакие наши улыбки, и даже наше молчание по ряду важных вопросов надолго нас от этого бетонного пола не спасут.
