Я стоял на ступеньках, держался за поручни и пытался открыть дверь, но она оказалась закрытой на ключ. Что делать? И тут я увидел, что на крыше поезда тоже едут люди. Там ехали такие же ребята, как и я, и даже девчонка одна. Забравшись на крышу, я увидел, что там ехало народу едва ли не больше, чем в вагонах. Кроме беспризорников, вроде меня, были там и взрослые. И взрослые, и подростки были одной профессии – майданники, как их тогда называли, то есть вокзальные и поездные воры и воришки, пока только овладевавшие этим ремеслом.
5
Так, не слезая с крыши, я благополучно добрался до родной станции Каракуль, а там, уже не помню как, добрался до райцентра и до детдома.
Меня вспомнили, мы же здесь не так давно жили. Особенно хорошо ко мне отнеслась старшая воспитательница, помнившая не только моих родителей, но и бабушку и дедушку. Меня обо всём расспросили и посочувствовали. Я рассказал, что моя сестрёнка находится в детдоме в Самарканде, и просил, чтобы её тоже сюда забрали, поближе ко мне. Они обещали.
Я осваивался в новой для себя детдомовской жизни, в новых порядках и правилах. Быстро узнал, что главный тут порядок – не официальный, а другой. Этот порядок был заимствован из криминальной, лагерной жизни. И это неудивительно, ведь в детприёмники собирали детей, выловленных на базарах или в «малинах», и распределяли их потом по детским домам. Эти дети и устанавливали здесь свои порядки. Они имели абсолютное превосходство над детьми, подобными мне. Пришлось провести немало жесточайших драк, большинство из которых я проиграл, но в конце концов блатные приняли меня за своего, за равного.
О моём детдомовском периоде можно ещё написать, и память моя потухающая готова напрячься, но не хочется.
Как-то старшая воспитательница сказала, что, если я хочу, могу привезти сюда мою сестрёнку. Видимо, с директором детдома она этот вопрос согласовала.
И вот я выхожу из дверей Каракульского детдома, с разрешения, неофициального, конечно. Я снова отправляюсь в Самарканд. Опять, конечно, зайцем, но зато еды мне в детдоме дали на дорогу.
…Иногда думаю, какое счастье, что меня не захватила беспризорная криминальная жизнь, в которую судьба меня неуклонно вела. Ведь почти все, с кем мне выпало детство общее, сгинули в тюрьмах и лагерях. Видимо, удержало меня чувство ответственности за свою сестрёнку, которая совсем маленькая, одна, в чужом городе, без близких, в самаркандском детдоме. И это беспокойство, эта забота снова погнали меня в путь, обратно – в страшный город Самарканд.
Проводницей вагона, в тамбуре которого я теперь ехал, была женщина. Когда она выходила в тамбур на остановках, чтобы впустить и выпустить пассажиров, я старался вжаться в стенку, чтобы быть незаметным. Но она меня всё равно видела. Видела, но не выгоняла. А потом она заговорила со мной, и я рассказал ей свою историю. Рассказал, что еду за сестрёнкой. Проводница выслушала меня и впустила в вагон. Там она нашла место и усадила меня.
В Самарканде мы попрощались с ней, и на прощанье она мне сказала несколько добрых слов по-татарски.
Выйдя из поезда, я сначала направился не в детдом, а к отцу. Но опять его не застал, он опять лежал в больнице. Ему сделали операцию, вырезали большую часть желудка.
Тогда я отправился в детдом. Но мне не хотелось идти к сестрёнке, которую я давно не видел, с пустыми руками. Горсть сушёного урюка я на базаре украл, а пол-лепёшки у меня было заранее для Вилии припасено.
